Чарли шел по улице и смотрел на растущие за домом дубы. Странно, что часть дикого леса оставили в городе. Впрочем, потому его родители и купили этот дом, требовавший серьезного – и даже очень серьезного – ремонта. Крыша протекала, водопровод был забит листвой, травой и воробьиными гнездами. Если кто-нибудь пытался принять ванну, трубы начинали грохотать, шипеть и выхаркивать ржавую воду. Пол в прихожей покрывал изношенный серо-оранжевый линолеум, который был настолько неровным, что шарики катились по нему без посторонней помощи – так Чарли играл в детстве.
Но вид из окна заставлял забыть все проблемы с самим домом. Почти отовсюду виднелись старые величавые дубы, кроны которых зеленым навесом укрывали внутренний двор. Осенью среди темных стволов то тут, то там вспыхивали ярким огнем клены. Кое-где можно было встретить и березы, которые летом облачались в нежную светло-зеленую листву, а потом, с приходом холодных осенних ветров, желтели. Один искривленный дуб частенько служил для Чарли убежищем. Его ствол был покрыт наростами, а кора усыпана голубовато-серыми лишайниками и пушистым мхом. У основания росли грибы причудливой формы. Одна выжженная солнцем ветвь отделилась от ствола и согнулась почти до земли. По ней мальчик мог забраться на самую вершину и там на время спрятаться от всего мира.
Чарли продолжал идти, стараясь не смотреть на дуб, одиноко стоящий в стороне. Но все напрасно. Ему никогда не удавалось просто пройти мимо – в памяти оживали разрывающие душу воспоминания.
В отличие от других деревьев, этот дуб был молодым и стройным. Его легкие ветви с нежно-зеленой листвой и пучками новых желудей устремлялись прямо в небо. Младшая сестра Чарли родилась уже после переезда. В детстве Селия говорила, что это ее личный дуб. Она обнимала его, пела ему песни или просто сидела в его скромной тени, играя с куклами и плюшевым кроликом. Хотя Чарли был на три года старше, она позволяла ему тоже присоединиться к игре. Тогда Селия с недетской серьезностью разливала чай в скорлупки от желудей или забивала брату в нос и уши липкие кленовые семена.
Едва ей исполнилось четыре, она начала ходить во сне. Ночью все домашние слышали, как сестра бродит по коридорам, и вставали, чтобы уложить ее обратно. Селия ходила на кухню, в прихожую, в кабинет и везде дергала ручки дверей или пыталась открыть окна. Доктора говорили, что это пройдет. Вечером родители запирали все двери, проверяли каждое окно – а потом до утра с тревогой прислушивались, как девочка блуждает по дому.
Поздней осенью ее ночные прогулки прекратились так же внезапно, как и начались. Теперь она снова спокойно спала в обнимку с плюшевым кроликом, сунув в рот большой палец. Но Чарли все равно по привычке просыпался, чтобы взглянуть на Селию. Его сестра была низенькой, курносой, с бледно-розовыми губами и пухлыми щеками. Она постоянно умудрялась где-нибудь запачкать лицо. При беге ее золотисто-каштановые локоны подпрыгивали, точно пружинки. Смеялась Селия от души, и Чарли нравилось, что именно ему чаще всего удавалось развеселить сестренку. Он любил ее, хоть она и бывала порой надоедливой. Ночью он проверял, закрыто ли окно, укутывал ее одеялом и возвращался к себе.
Как же такое могло произойти? Чарли задавал себе этот вопрос, наверное, миллион раз. Прошло десять лет, но он так и не нашел ответа. Тогда приближалось Рождество. Зимние дни были короткими и мрачными, снег валил не переставая. Ночь накануне пятого дня рождения Селии выдалась ясной и морозной. Чарли, как всегда, зашел в комнату сестры. Ему запомнился лунный свет, который серебром укрывал деревья за окном. Селия мирно спала в обнимку с кроликом, и мальчик вернулся к себе.
На следующее утро Чарли проснулся, дрожа от холода под теплым одеялом. Ледяной ветер скользил по его лицу и путал волосы. Что-то было не так. «Селия», – подумал он и ринулся к ней в комнату.
Но сестры там не оказалось – смятая постель пустовала. Чарли сбежал по лестнице в прихожую, следуя за потоком холодного воздуха. Едва увидев распахнутую дверь, он принялся звать родителей. За порог уже надуло снега. Как же Селия смогла открыть замок? Ключи по-прежнему висели высоко. Недолго думая, Чарли залез в ботинки на босу ногу, накинул куртку прямо поверх пижамы и выскочил на улицу.
– Селия! – разорвал утреннюю тишину крик матери.
Чарли продолжал бежать. От холода дыхание превращалось в пар, под ногами хрустел снег. Вдруг он остановился: вот она, лежит, свернувшись калачиком, под своим дубом, в зеленой сорочке странно похожая на опавший лист. Чарли в оцепенении приблизился к неподвижному телу. Он прикоснулся к лицу сестры, но не почувствовал тепла. Губы девочки посинели. Снежинки больше не таяли на ее ресницах.
– Селия!
Ответом ему была тишина.
Это случилось давно, но даже сейчас, в теплую весеннюю пору, Чарли бросило в дрожь, и он ускорил шаг. Мать еще долго оплакивала Селию, а с лица отца не скоро сошел отпечаток скорби. Да и сам мальчик с трудом переживал бесконечное одиночество, которое овладело им после смерти сестры.