Зеленый свет

Первые две недели я отучился по программе, усвоенной еще полтора года назад. Математика давалась так легко, что я заскучал, зато мне очень нравились уроки творческого мастерства. А вот учителям мое творчество не нравилось. Все мои сочинения были исчерканы красными чернилами, и за каждое я получал неудовлетворительную отметку – за то, что употреблял сокращения, эвфемизмы, выдуманные слова и даже ругательства.

– Послушайте, – говорил я, – я знаю, как надо писать. Я же сдал все экзамены! А теперь я пишу так, как мне хочется. Я творю. Самовыражаюсь.

И что же я получил в ответ? «Неудовлетворительно».

Общение с одноклассниками тоже не складывалось.

Ученики носили форму, а на переменах играли в догонялки. Машин никто не водил и на права не сдавал, никто не устраивал вечеринок, а местные девчонки меня не заценили. Я перестал ощущать себя выпускником и с грустью вспоминал свой пикап, школьных друзей – и подруг, – Техас и былую свободу. Впрочем, я решил, что все это – часть приключений, «культурные различия».

Вскоре я перестал приходить на уроки, а вместо этого сидел в библиотеке, где открыл для себя великого английского поэта лорда Байрона. У меня было три магнитофонных кассеты: «Kick» INXS, «Maxi/Maxi Priest» и «Rattle and Hum» U2[3]. Под эту музыку в наушниках плеера «Уокмэн» я читал романтические поэмы.

Спустя две недели в библиотеку пришел директор и сказал:

– Мэттью, школьное обучение явно не для тебя. Я тут подумал, может, тебе попробовать нашу программу стажировки? Ознакомишься с разными профессиями на практике. Платить тебе за это не будут, но выставят оценки в аттестат.

Ух ты!

– Да, конечно, – сказал я.

Сначала я стажировался кассиром в отделении Банка Австралии и Новой Зеландии. В обществе взрослых мне было легче. Я подружился с управляющим банка, Коннором Харрингтоном. Мы с ним часто обедали и выпивали по кружке пива после работы.

Странности в семействе Дулей не прекращались.

Ужинали мы рано, в пять или в полшестого. За столом на кухне всегда собирались одни и те же: я, Норвел, Марджори, Майкл и Мередит – подруга Майкла. У двадцатидвухлетней Мередит была небольшая задержка в развитии, поэтому ей нельзя было водить машину. А если она нервничала, то начинала пятерней давить прыщи на щеках. Впрочем, мы с ней были в хороших отношениях, а вдобавок у нее было прекрасное чувство юмора.

Однажды вечером я включил телевизор в жилой комнате – шла трансляция Олимпийских игр, а с моего места за кухонным столом был хорошо виден экран. В эстафете 4 x 100 метров выступала женская команда США. Кроме меня, это никого не интересовало. Громыхнул выстрел стартового пистолета, и меньше чем через сорок две секунды США выиграли золотую медаль. Я гордо прижал кулак к груди и пробормотал себе под нос: «Ура!»

Норвел решил, что это самый подходящий момент прочитать мне лекцию по истории. Он вскочил с места, выбежал в жилую комнату, выключил телевизор, торжественно вернулся на кухню и заявил:

– Мэттью, пройдем со мной, пожалуйста. Мне надо с тобой кое о чем поговорить.

Что, опять?

Он вывел меня из кухни через жилую комнату в коридор и распахнул вторую дверь справа. Естественно, его кабинет. На этот раз Норвел схватил с полки томик энциклопедии, уселся в кресло на помосте, посмотрел на портрет Черчилля, раскрыл книгу на заложенной странице и заявил:

– Настоящий спортсмен, Мэттью, по-настоящему великий спортсмен – это англичанин Дэвид Брум, который на Олимпийских играх в тысяча девятьсот шестидесятом году выиграл бронзовую медаль в соревнованиях по конкуру.

– Да, конечно, – сказал я.

– И вот еще что, Мэттью. Ты тут недавно смотрел фильм, «Добровольцы поневоле»? Так вот, это очень глупый фильм. Можно сказать, инфантильный. Еще одно доказательство того, что низкосортный американский юмор не идет ни в какое сравнение с английским.

Ну и дела!

– Ладно тогда… а можно я досмотрю Олимпийские игры?

В семействе Дулей мне все больше становилось не по себе, но я продолжал думать: «Ничего страшного, это все культурные различия».

ДЕНЬ 90

Теперь я проходил стажировку помощником адвоката. Мне нравилось проводить дни в суде, участвовать в подготовке заключительных заявлений, знакомиться с составом присяжных, искать исторические прецеденты законодательства и составлять конспекты для юристов. Все это было подспорьем для моих дальнейших планов стать юристом. А вот «культурные различия» семейства Дулей действовали мне на нервы.

Целостность моего самосознания была нарушена, и, чтобы ее восстановить, мне требовалось своего рода сопротивление, которое следовало преодолеть. Мне нужна была цель, чтобы сохранить здравый ум в этом странном месте. Я решил стать вегетарианцем. Правда, я понятия не имел, как быть вегетарианцем, поэтому просто ужинал зеленым салатом, приправленным кетчупом.

А еще каждый день после работы я делал шестимильную пробежку. Я очень исхудал.

А еще я решил стать абстинентом до конца года. До конца года оставалось девять месяцев.

Я начал думать, что мое призвание – пойти в монахи.