Растерянность Наташи так повлияла на меня, что я вдруг почувствовала себя как бы стоящей над ней. Она стала для меня не недосягаемым авторитетом, как было всегда, а просто девчонкой, которая тоже может чего-то не знать или ошибаться. И потому, осмелев, я неожиданно спросила:
— Наташа, а что такое «таз»? — И поспешно добавила: — Нет, нет, не тот, о котором ты сейчас подумала, а тот, который перламутровый, ну, в песне, помнишь?
— А-а-а, — с облегчением рассмеялась Наташа, — а я уж испугалась, — и она выразительно покрутила пальцем у виска. — Это такой музыкальный инструмент. Только вовсе он не «таз», а «саз».
— Ин-стру-мент, — с некоторым разочарованием повторила я. И в тот же момент Наташа снова стала для меня недосягаемым авторитетом. Мы стояли рядышком на балконе, и ее коса щекотала мое плечо, но она уже отдалилась от меня, словно кто-то взял и пересадил ее во-он на ту крышу генеральской дачи.
И все-таки за три дня, проведенных у Наташи, я открыла для себя много нового: я почти научилась кататься на велосипеде, узнала, что в мире существует не только таз — посуда, в которой стирают, но и саз — музыкальный инструмент, и поняла, что кто-то из людей изобрел таз, а кто-то — саз.
А еще я в первый раз в жизни увидела иностранцев. А на четвертый день был экзамен. Я сдала географию на четыре, Наташа, конечно, на пять. Она ответила раньше меня, но не ушла домой, а ждала в коридоре, пока я выйду. Она даже пыталась подслушать, как я отвечаю, и потому чуть не заработала себе шишку, когда я пулей вылетела из класса.
Домой мы шли втроем: я, Наташа и еще одна девочка. Говорили в основном о прошедшем экзамене: кто как отвечал и какая была комиссия…
Дома на всех подоконниках и столах стояли букеты жасмина и сирени. Это мама расставила в честь моего первого экзамена. Но вечером мне все равно стало скучно и очень захотелось к Наташе.
Уныло слонялась я по дому, по саду, не зная, чем заняться.
— Вы совершенно не умеете отдыхать. Зачем вам только каникулы? — ворчала бабушка. — Вот мы в наше время какие придумывали игры… — И бабушка предложила мне покопать огород. Но я не стала копать огород. Я тихонько выскользнула со двора и побежала в поселок геологов.
Уже смеркалось. На зеленой лужайке, потемневшей и не такой яркой, как днем, лежали тени. И такой холодной свежестью веяло от травы и земли, что я проглотила этот воздух, как колодезную воду из ведра, вкуснее которой нет ничего на свете.
Мимоходом я заметила, что американцы уже уехали. Ничто не напоминало о них. И только на том месте, где вчера стояла машина, трава была сильно примята.
Я вошла в знакомую калитку и с бьющимся сердцем открыла дверь Наташиной веранды. Но когда я переступила порог, то увидела Марика. Он сосредоточенно нажимал на насос, накачивая шину зеленого велосипеда. Рядом стояла Наташа и грызла яблоко.
— Приветик, — сказал Марик.
— А мы сейчас уезжаем. Кататься, — добавила Наташа. — Далеко, в Сосновку. Жаль, у тебя нет велосипеда, а то поехала бы с нами.
— Спасибо, — сказала я. — Я только пришла узнать, а к литературе тоже будем вместе готовиться?
— А как же! — воскликнула Наташа. — Завтра — день отдыха. А послезавтра — как всегда, в восемь. Хочешь яблоко? Лови!
И она взяла из корзины желтое яблоко и бросила его мне, как мяч. И яблоко твердо ударилось в мои ладони.
Наташа вышла проводить меня до калитки. И я увидела, что возле ржавой бочки, прислонясь к ней, стоит велосипед Марика. И почему-то подумала, что Марик совсем не похож на американца.
— А может, ты хочешь заниматься с Мариком? — спросила я великодушно.
— Нет, что ты. Мне бабушка не разрешает. Говорит, будем отвлекаться. Ну, пока!..
Проходя мимо домов геологов, я размахнулась и забросила яблоко на чей-то участок. Слышно было, как оно тяжело шлепнулось в траву.
Я вернулась на свою улицу. В садах волнами покачивались тени. Но проехал грузовик, и все заволоклось пылью, как дымом. Не переждав, пока пыль рассеется, я шагнула в ее темную плотную тучу, как самолет, который смело входит в облачность. И пыль заскрежетала у меня на зубах.
А на Наташиной улице никогда не бывает пыли. Во-первых, там почти не ездят грузовики, а во-вторых, откуда же взяться пыли, если вся дорога заросла травой?
Сквозь серую пелену пыли моя улица вдруг показалась мне унылой и скучной. Сирень уже отцветала и выглядела ржавой, а лепестки яблонь опадали. И почему-то стало обидно за нее и за себя.
Единственное лето