Зелёная кобыла

— Филибер Меслон умер. Мы только что узнали об этом.

Оноре не проронил ни слова, но от негодования, что старик на неделю передвинул срок своей смерти, вскочил на сиденье рядом с Фердинаном, схватил вожжи, кнут, резко развернулся на двух колесах и, ударив кнутовищем вороного, пустил его в галоп. Жюльетта, которая поднялась на подножку поприветствовать тетю Элен, так там и осталась, не в силах ни сойти, ни сесть в коляску.

— Старый подлец! — бушевал Оноре. — Хотел бы я знать, что его доконало.

— Но он был просто-напросто болен…

— Посмотрим, посмотрим.

Скорбные причитания неслись из всех окон и дверей дома Филибера. Двенадцать Меслонов и доброжелательные соседки причитали, что умер лучший житель Клакбю, лучший супруг, лучший сосед, лучший мастер пахать, сеять, жать, разводить скот и вести дела в коммуне. Когда же вдова Филибера раздала платки своим сыновьям, невесткам и внукам, семейная скорбь загудела, как неслаженный духовой оркестр. Во дворе наблюдалось волнение несколько иного рода; там наиболее неистовые клакбюкские клерикалы, примчавшиеся при первом известии о смерти Филибера, уже вели разговоры о судьбах коммуны. Семьи Малоре, Дюр, Россинье, Бонболь и Русселье, взглянув на труп и брызнув на него святой водой, принялись разглагольствовать о муниципальном совете, о мэрии, о генерале Буланже, о счастливых переменах, которые вот-вот должны были произойти. Зеф сообщил, что борода каменного святого Иосифа, стоящего при входе в церковь, выросла за ночь на пять сантиметров, и усмотрел в этом чуде предзнаменование того, что мэрия теперь перейдет в руки сторонников порядка и благопристойности.

Приехав к Меслонам, Оноре услышал отвратительный ропот клерикалов. Не теряя самообладания, он остановил повозку у самого окна, прыгнул с сиденья прямо в кухню, подбежал к шкафу, взял там воронку, которой пользуются при изготовлении кровяной колбасы, и, приставив ее ко рту, дважды крикнул:

— Черт побери и еще раз черт побери весь этот непотребный бордель!

Пораженные клерикалы решили, что слышат громовой глас Республики, и стали праздновать труса. Первым оправился от испуга Зеф Малоре. Собираясь дать отпор, он взобрался на навозную кучу, но Одуэн опередил его и крикнул первый:

— Да здравствует Франция!

— Да здравствует Эльзас-Лотарингия! — парировал Малоре.

Одуэн чуть не рассмеялся.

— Да здравствует армия!

— Да здравствует армия!

— Это я сказал первым!

— Нет, я!

Тогда Одуэн ловко подстроил своему противнику ловушку.

— Да здравствует родина! — выкрикнул он.

— Да здравствует родина! — повторил за ним Малоре.

— Да здравствует наше знамя!

— Да здравствует наше знамя!

— Долой Германию!

— Долой Германию!

— Долой Англию!

— Долой Англию!

— Долой церковников!

— Долой церковников! — повторил Зеф Малоре, увлеченный его порывом.

Хохот в сто пятьдесят глоток сотряс стены дома, с крыши упала черепица и угодила прямо на голову отцу семейства Дюр, отчего у того пошла кровь из носа. Оноре смеялся через свою воронку за десятерых, и тут вдруг из комнаты, где лежал покойник, донесся протяжный крик ужаса:

— Филибер пошевелился! Он моргнул!

Одуэн отшвырнул воронку на середину кухни и с ликующими криками бросился в комнату:

— Я так и предполагал! Я готов был биться об заклад, что он не умер! Я был в этом уверен!

Но он тут же утратил свое только что полученное превосходство над Зефом. Воскресший покойник всегда немного разочаровывает окружающих. Не только клерикалы, но и сами Меслоны отказывались признавать, что старик ожил. Причем имея на это самые веские семейные доводы.

— Он умер, — подтвердил старший из Меслонов, — мой платок весь мокрый.

— Он умер, верно! — закричали остальные Меслоны и все клерикалы.

— Разумеется, он умер, — добавил Малоре, слезая со своего навоза. — Начать с того, что против него большинство.

— Но ведь он моргнул глазом, говорю я вам! Видели, как он моргнул! — ревел Одуэн.

— Мы здесь не для того, чтобы придираться к мелочам, — возразил старший из Меслонов. — Он умер, и все тут.

— Он окончательно умер!

Теперь Оноре не удавалось заставить людей выслушать себя, и он пожалел о том, что бросил воронку. Жюльетта и ее кузен Антуан вылезли из коляски, чтобы кричать вместе с ним, но то были голоса несовершеннолетних, не имевшие веса. К счастью, Алексис и его брат-пехотинец, а также лучшие республиканцы Клакбю, привлеченные звуками воронки, поспешили восстановить утраченное равновесие. Получив поддержку, Оноре пробился к самому изголовью Филибера; но одновременно с ним там оказался и ветеринар, который, пощупав труп, объявил:

— Он холодный, он одеревенел, он мертв. Взгляните-ка: я щекочу у него в носу зубочисткой, а он даже не улыбнется.

По Меслонам прокатилась буря восторга, взвихрилась на кухне и выплеснулась во двор. Оноре, воспользовавшись суматохой, подал знак Бертье, Коранпо и другим стойким республиканцам, сплотившимся вокруг него. После чего он склонился над умершим, взял его за руку и зашептал ему на ухо:

— Вы сыграли со мной злую шутку, Филибер, но не будем об этом. Вместо двадцати пяти су в день я предлагаю вам тридцать пять.

Покойник не шелохнулся.