Я сжимаю кулаки и губы. Лира двигается ко мне, и я обнимаю её. Всё плохо. Всё очень плохо.
– Надо было мне сосредоточиться. Я виноват, – говорю.
– Не виноват ты, – отвечает Виталик, кажется, с небольшим раздражением. – Мы все виноваты, раз уж на то пошло. Никто не думал, что стробоскоп и звуки так удачно блокируют нас. Мы не могли атаковать.
Я молчу. Через минуту Виталик тормозит на заправке.
– Здесь есть стационарный телефон, – говорит он. – Надо позвонить в ближайший дом. Пусть донесут в лагерь происходящее.
Виталик открывает дверь.
– Но мы же сами едем в лагерь! – восклицаю я. – Они что, не подождут нас?
Виталик закрывает дверь и смотрит на меня сквозь приоткрытое стекло.
– Повелитель на свободе, Никита. Мы можем и не доехать.
Но мы доехали.
Провели все три часа в напряжении, не произнесли ни слова, но доехали. Если бы не Лира, прижавшаяся ко мне, я бы сломался. Думаю, она тоже.
Вернув машину старику, мы бежим в лагерь, в полной темноте. Снова ощущаю предательскую холодность, исходящую от неё. Вот-вот навстречу выйдет силуэт в цилиндре с горящими глазами. Прогоняю эти мысли, понимая, что Природа всей сущностью сопротивлялась бы Его появлению. И Трава, и Деревья вопили бы как резаные.
Радуюсь огням лагеря, появившимся на горизонте, и ускоряю бег. Но уже у первых палаток меня встречают встревоженные ребята.
– Это у тебя был сотовый?! – восклицают они.
– Чего? – не понимаю.
– В твоей палатке, под раскладушкой был сотовый?!
Я вспоминаю и чуточку холодею от липкого страха.
– Да, – говорю. – Я в первый день его туда бросил и забыл.
– Я же говорила, это его! – восклицает девчонка с длинной светлой косой.
– Что случилось? – ужас поднимается по спине мурашками.
– Повелитель модифицировал его, – говорят мальчишки и спешат за мной, потому что я уже продвигаюсь вглубь лагеря.
– Модифицировал? – Я вспоминаю Резиновую Утку, и вопросы отпадают. – Чёрт! Его остановили?
– Разобрали по винтикам!
– Кто-нибудь пострадал?
– Очень даже, – отвечает один мальчишка, и я натыкаюсь на Кольку. Глаза у него хмурые. Другой смотрел бы на меня как на врага, но в этом взгляде читаются лишь усталость и сожаление.
Колька произносит только одну фразу:
– Он в твоей палатке. Но не в сознании.
Я уже бегу. Бегу со всей скорости, иногда натыкаясь на других ребят и сваливая их с ног. Быстро нахожу своё первое место ночлега и врываюсь внутрь. Печальная тётя Света сидит на стуле, а на раскладушке лежит Володька.
Он в крови.
Он умирает.
Главая Девятая. Слияние
Первые секунды я забываю даже Володьку и смотрю на тётю Свету. Хочет она отругать? Наброситься и разорвать в клочья? Умыться моей кровью? Я готов принять любое наказание.
Но мама Володьки лишь сдавленно улыбается и смотрит на сына.
– Я… не подумал… – еле произношу я, желая убежать, спрятаться, распасться на молекулы в Природе.
– Ты не виноват, – ответила тётя Света, и голос у неё тусклый. – Этому суждено было случиться.
Я вхожу в палатку и сажусь на колени перед Володькой. У братишки бледное лицо, голубоватые губы, рот приоткрыт. Мой телефон ранил Володьку в плечо, изрезал кожу на руках и самое неприятное – пробил бок живота. Рана, как мне думается, смертельная.
– Много человек пострадало от этого… существа? – шепчу я, не отрывая взгляд от бинтов, которыми замотана вся верхняя половина тела Володьки. Ощущаю каждую его рану на своей коже.
– Трое, – отвечает тётя Света. – Но другие в сознании. У них незначительные повреждения.
– А Володька будет… – следующее слово даётся мне с трудом, – …жить?
– Да, – отвечает тётя Света, и меня отпускает напряжение. Дыхание сбивается, и я всхлипываю.
– Может, пусть его полечит Природа? Растения. Он же ребёнок Леса, – плачу я.
– Уже, – говорит тётя Света. – Она лечит его каждую секунду. Если бы не Природа, Володька умер бы.
– Никакой пользы от меня, – шепчу я.
– Никита, ты не виноват, – ладони тёти Светы мягко ложатся мне на плечи, но я же знаю, что меня просто успокаивают.
– Не надо меня успокаивать. – Встаю и сбрасываю руки тёти Светы. – Если б я не оставил телефон, ничего бы не было.
А потом я ухожу из палатки. Мне становится очень стыдно смотреть на тётю Свету. У входа столпилось несколько ребят, и среди них Лира. Можно сказать, я врезаюсь в неё. Этого только не хватало.
Прячу слёзы и бегу в проём между палатками. Следующие минуты превращаются в скольжение по лагерю, который неясными световыми пятнами мелькает на периферии глаз. Оставляю палатки за спиной и вбегаю в темноту степей. Останавливаюсь.
Упираюсь в колени и стою реву. Оплакиваю свою бесполезность, и желание раствориться в Природе увеличивается до максимума. Перед глазами Обелисковая скала. Она, наверное, большая. Метров пятнадцать, говорил кто-то. Это же пятиэтажный дом. Если взобраться наверх и упасть с неё, то… моя мечта сбудется. Я точно растворюсь в Природе… насовсем.
– А я думала, мальчишки не плачут, – раздаётся сзади голос Лиры.
Мне становится ещё стыднее, и я перестаю реветь.
– Уходи, – буркаю я.
– В тебе столько много… человеческого, – говорит Лира, и её шаги мягко приближаются.
– Уходи, – повторяю я.