Землемер

Прекрасно. 1910 год ознаменовался открытием в городе Дрездене «Магазина готовой обуви Герлаха и сына», цены в котором поначалу были более чем божеские, а выбор моделей «из Берлина и Парижа» поражал любое воображение. Благосостояние семьи сапожника Бергмюллера пошатнулось. Франка, которой в то время уже исполнилось шестнадцать, пытается устроиться к конкурентам продавщицей, но ее не берут — у Франки имеется огромный запас жизненного опыта и здравого смысла, но никакого, пусть самого захудалого образования. Только читать умеет, да и то плохо. Продавщица же в столь шикарном магазине, как у «Герлаха и сына», должна и разговор умный суметь поддержать, и выглядеть хорошо, то есть, быть блондой, а не такой рыжей, как некоторые, и в модной обуви разбираться. С последним у Франки, может, и не так плохо, а вот с цветом волос ничего не поделаешь. Господин Герлах рассуждает здраво: обувь — это не картофель, ее не покупают каждую субботу, в лучшем случае — раз в несколько месяцев. Как же заманить денежного господина в гешефт почаще? Очень просто — обслуживать его должна юная обаятельная продавщица: господин сидит на мягкой кожаной банкетке, а эта лесная фея, в платье самого модного фасона, стоит перед ним на коленях, и снимает с господина сапог, а господин усмехается в бороду и вовсю заглядывает нимфе за корсаж, а чтобы светлые локоны не загораживали райский вид, он их отводит концом трости. Желая продлить прекрасное мгновенье, господин нарочно не разгибает ступню, фройляйн тянет и тянет, а господин лишь хихикает, да шуточки двусмысленные отпускает — такие, что у юной чаровницы розовеет шейка. Но вот, наконец, сапог снят прочь, и теперь начинается примерка — это эфирное создание надевает на ногу господина скрипящей новой кожей ботинок, помогая себе лопаточкой из оленьего рога, а когда она будет ботинок зашнуровывать, господин, словно невзначай, упрется каблуком ей прямо в грудь и будет ножкой так поигрывать, надавит и отпустит, надавит и снова отпустит. И упаси боже сказать что-нибудь против, или отстраниться! Господин накричит на нее, что она ему больно сделала или еще чего похуже, и уйдет, размахивая тростью, а младший Герлах будет в результате ужас как зол и рассчитает негодяйку в один день. Да еще и жалование за последнюю неделю зажмет — иди, жалуйся куда хочешь!

Так что, может и неплохо, что Франка не попадает в это внешне пристойное рабство, она бы там и недели не удержалась, при ее-то характере. Но как-то зарабатывать все же надо и Франка находит место поломойки в санатории советника медицины Гюнтера Готтлиба Вагнера. Место было свободно потому, что вокруг новомодного заведения профессора Вагнера, которое называлось «Образцовое и патриотическое учреждение для природного жизненного самоочищения. Пенсион и Дом отдыха», ходили всякие слухи, и приличные семейные женщины старались там не работать. Собственно, ничего страшного в санатории не творилось — просто это было один из первых форпостов нарождающейся «Культуры свободного тела», где, по заветам Руссо, все отдыхающие проводили день обнаженными. Честно говоря, сомнительно, чтобы великий мыслитель когда-либо декларировал необходимость разгуливать нагишом, но, так как фраза «Голый человек среди голой природы. Ж. — Ж. Руссо» была написана золотом на лакированной доске у входа в столовую, и никто из гостей профессора Вагнера Руссо не читал, а только слышал о нем, то все с гордостью причисляли себя к руссоистам.

Заведение было исключительно мужским, женщины допускались только в виде обслуги, да и то лишь на те работы, которые мужчина никогда делать бы не стал — уборка помещений, стирка, глажка и прочее в том же духе. При этом женщины обязаны были по возможности не попадаться на глаза отдыхающим, чтобы не наводить тех на плотские мысли, разрушающие чувство единения с природой. Однако, срама фиговым листом не закроешь, грех все же процветал, хоть и на задворках и украдкой. Как и курение. В запретности плода даже таилась дополнительная сладость.