Землемер

Франка очень довольна этим маленьким приключением, за работой она улыбается и напевает, но что удивительно — ее товарки тоже понимающе посмеиваются, поглядывая на нее, и постепенно Франка оказывается принята в какой-то большой молчаливый заговор. Она то и дело уединяется с Хайнцем и остальные женщины спокойно берут на себя ее часть работы. При случае и она старается отплатить им тем же, все идет, как идет и Франка совершенно ни о чем не думает, кроме одного — залететь ей прямо сейчас или все же еще подождать — и тут вдруг заканчиваются четыре недели и господам надо уезжать. Бедная Франка совершенно вне себя от огорчения. Она, конечно, всегда понимала, что между ней, деревенской девчонкой, и сыном нотариуса из Лейпцига ничего серьезного быть не может, она и не планировала, но как-то… надеялась, что ли. А тут нужно прощаться. Хайнц дарит ей брошку с красивым камешком, он тоже расстроен, он уезжает, но постарается вернуться на следующий год. Конечно, ни о каком публичном прощании не может быть и речи, они прощаются в оранжерее и как-то скомкано. Хайнц уезжает утренним поездом, а Франка два дня держит нос на квинту. Несколько ее товарок тоже ходят заплаканными.

А на третий день до Франки вдруг полностью доходит смысл выражения «круговорот жизни». Приезжает новая группа отдыхающих, полсотни господ, важных и не очень, в сюртуках, летних пальто и даже в мундирах (и пока в штанах, думает Франка) и один молодой господин чем-то неуловимо напоминает Хайнца, хотя и не похож на него ничуть. Господа выгружаются из колясок, младший медперсонал заносит чемоданы, господа последний раз в открытую курят, господа расселяются по комнатам и снова вечером горят огни в музыкальном и игровом салонах, снова гонг созывает к ужину, снова господа негодуют при известии, что мяса не будет весь месяц, и после ужина всем нужно быть на лекции, а лекция, как всегда, о здоровом образе жизни, с показом цветных картин посредством «волшебного фонаря». И через неделю Франка опять весела и счастлива, ее рыжие кудри мелькают здесь и там, во время мытья полов она напевает, а в оранжерее вырос новый урожай левкоев, а старые цветы пришлось выкинуть вон, потому что они все засохли.

В один из заездов у Франки даже два кавалера. Вот как. Хотя кухарка этого не одобряла и даже высказывалась в узком кругу совершенно открыто. Франка и сейчас уверена, что кухарка просто завидовала.

В октябре санаторий профессора Вагнера закрывается на зиму, до весны. Что делает Франка от ноября до марта? Скучает, если сказать одним словом. А весной — весной природа снова оживает, и дорожки санаторного парка опять наполняются господами руссоистами в купальных простынях и без оных. И жить бы так Франке и дальше припеваючи, и даже выйти через год-другой за какого-нибудь сына пражского галантерейщика, особенно если тот будет без глупых предрассудков, и полюбит ее не скуки ради, а за ее золотое сердце, но тут судьба внезапно делает очередной цирковой кульбит.

Судьбу ее зовут полковник Фридрих Мюллер, и по годам он годится Франке в отцы, если не в дедушки. Франка и не посмотрела бы на такого пожилого господина, но полковник подготовил и провел наступление сам, молниеносно и по всем правилам стратегической науки. Не успела Франка оглянуться, как уже сидела у полковника на коленях, и седые полковничьи усы щекотали ей грудь. И главное, как-то так выходило, что она все сама — и пришла, и уселась, и все такое прочее… То есть, принуждения ни малейшего. Нет, принуждений у нее и раньше не было, но тут, в этом случае все было по-другому, как-то иначе. Полковник совершенно ей не командовал, ни-ни, Франка команд и не потерпела бы, она ходила сама по себе, полковник принимал воздушные ванны сам по себе, но вечером они притягивались друг к другу, как намагниченные шарики — дзынь-дзынь, чмок-чмок! Или днем. Или даже утром. Или Франка оставалась у полковника на ночь, чего раньше вообще никогда ни с кем не было. И он относился к ней больше как к дочери, а не как к любовнице или, не дай бог, к содержанке. Во всем, кроме постели. Да какая уж там постель, прости господи! Любовник он никакой, да он это и сам не скрывает. Их отношения носят больше лечебно-терапевтический характер, хотя и вполне плотский. За те мелочи, которые полковник еще может, он благодарен Франке безмерно, но старается не показывать этого открыто. А Франке и не надо ничего показывать, она и сама все знает, и лишить полковника этих мелочей, которые ей самой, в принципе, ничего особенного не стоят, она считает просто невозможным. Это было бы, именно что, непорядочно. Нет-нет, на такое она пойти не может.