Землемер

Я тоже невидим, но это другой тип невидимости, условный. Я условился со всем миром, что меня как бы не видно. Игра такая. И все окружающие в нее очень серьезно играют. Поэтому все переносится гораздо легче, не так как в том рассказе. Я хожу одетый, мне тепло. Всякая вещь, которую я одену, автоматически считается тоже невидимой. Сплю я в общежитии статистиков, свободных мест там, правда, нет, поэтому я приловчился спать днем, на чужих постелях, пока хозяин комнаты на службе. Я не боюсь, что меня обнаружат — даже если кто-нибудь вернется пораньше, меня не побеспокоят, найдут тысячу законных причин не ложиться в кровать пока в ней лежу я. А бодрствую я, в основном, ночью, так удобнее.

Вайдеман умолкает и грустно смотрит на Пауля, словно не знает, что же еще сказать. Пауль чувствует, что после этой лекции-исповеди, между ними образовалась какая-то связь, нечто общее, Он уже не способен более относиться к неудачнику Вайдеману как к врагу, как к постороннему.

— Вы можете спать у меня в бюро, там есть кушетка. Впрочем, вы ведь и сами знаете.

Вайдеман улыбается вполне по-доброму и качает отрицательно головой.

— Нет, не надо. Может, я зайду к вам в гости как-нибудь вечером, поболтаем. Я ведь еще не сказал вам, как закончить войну.

— И про теорию Дарвина…

— Ах, это… Ну, если очень коротко… Утверждается, что человек произошел от обезьяны. А от кого тогда произошла сама обезьяна? Понимаете? Ведь не от лошади же… Впрочем, бог с ней, с теорией. Практика гораздо важнее. Итак, закончить войну можно вот как… Подождите!.. Нет, помолчите!.. Вы слышите? Вот этот звук, вы слышите его?..

Тонкий нежный свист, очень тихий и протяжный, действительно возникает словно ниоткуда и постепенно заполняет объем комнаты невесомым звуковым туманом. Пауль вертит головой, пытаясь определить направление, но ничего не выходит — звук идет отовсюду, возможно даже с улицы.

— Что же это? — спрашивает Пауль, вскакивая. — Это облава?!

Вайдеман делает ему рукой знак — помолчите! В одну секунду свист резко усиливается и становится понятно, что звук издает гелиограф — большое вогнутое зеркало снизу и несколько малых зеркал, укрепленные на кронштейнах сверху, начинают поворачиваться вокруг вертикальных осей, влево-вправо, все увеличивая размах колебаний. Из потайных гнезд, щелкая, выскакивают линзы в стальных ободах, длинные микрометрические винты начинают бешено крутиться, линзы ползут вдоль промасленных направляющих на свои расчетные места. Свист становится трепещущим, прерывистым, словно пламя, пульсирующее в керосиновой лампе, в нем прорезается лихорадочный внутренний ритм, ему вторит постукивание невидимых рычажков и вздохи поршней. Нижнее зеркало внезапно замирает на месте, словно натолкнувшись на невидимое неодолимое препятствие, слышится удар металла о металл, такой мощный, что содрогается пол, и сверху конструкции из-за хаотического нагромождения кубиков, плавно поднимается на рычаге еще один ком модулей. Десятки гибких трубок тянутся за ним, как клубок змей.

— Нет, это не облава, — кричит Вайдеман, на его лице пляшет широкая улыбка, похоже, он даже скалит зубы. — Это Господин Граф, он снова с нами! Они все-таки включили напор, Людвиг! Здравствуйте, Господин Граф!

Вайдеман поднимает руку и приветственно делает пальцами в воздухе. Паулю, выглядывающему из-за спины Вайдемана, кажется, что угловатая голова Горгоны кивает в ответ, но, возможно, это только игра теней — свеча почти погасла от сквозняка и огонек едва теплится.

— Он… Он видит нас?!

— Нет, конечно, нет! Ведь у него нет глаз, — Вайдеман кричит чуть не в ухо Паулю. — Но он нас слышит, и, я надеюсь, понимает. Ведь наши слова — это просто колебания воздуха, а Господин Граф живет именно сжатым воздухом, он прекрасно может воспринять наши слова. И он знает, что мы здесь. Насколько я могу судить, он прощупывает пространство вокруг себя специальными звуковыми импульсами, раз-другой в секунду, и потом анализирует эхо. Я не знаю точно, так ли это, но на его месте я и сам поступил бы аналогично.

Пауль в ужасе думает, что Господин Граф вот сейчас согнет одну из своих чугунных опор, вырвет из подгнивших досок пола анкерные болты, сдерживающие его, и шагнет к ним, такой же живой, как мраморная статуя Командора из оперы «Дон Жуан», шагнет, чтобы опутать мириадами трубок, обездвижить, утащить вниз, под землю, в свой персональный ад — старую выработанную шахту.

Гелиограф издает дробный прерывистый стук, стеклянный шар медленно поворачивается в крепежных дугах и тут следует заключительный аккорд — все восемь окон разом с грохотом проваливаются в пазы, прорезанные внутри стен башни, впуская пронзительный свет луны и холодный ночной ветер. Свеча тут же беспомощно гаснет, Вайдеман пинком отправляет огарок в дальний угол и идет к винтовой лестнице. Пауль, почти бежит, стараясь не отстать.

— Знаете, что я думаю? — говорит Вайдеман, когда они снова оказываются на опоясывающей крепостную стену деревянной галерее. Свист уже не так слышен, можно не кричать, мешает только звон в ушах. — Я полагаю, что сейчас-то все и начнется.