Система была не слишком эффективной и в голодный период почти не работала, однако кое-как регулировала жизнь общины. Без нее все основывалось на простой принудиловке. Да и с ней хватало жестких решений — те из людей, кто, лодырничая, не отрабатывал свою пайку, из поселка изгонялись. Многие считали себя обделенными, крича, что их труд низко оплачивается, другие сетовали на наказания за провинности, из-за чего лишались очков. Понятно было, что долго такое положение вещей не продлится. Пока что противоречия приглушались опасностями и неустроенностью, но бесконечно подобная помесь военного коммунизма с социализмом действовать не сможет, это понимали многие.
В общем, врагов Добрыня завел немало, но ничуть не волновался и упрямо совершенствовал свою систему, что нравилось далеко не всем. Любителей рассуждать над устройством общества на Руси всегда хватало, так что идею вождя критиковали на каждом углу. Однако Олега в эти свары не втягивали — это был первый раз.
— Я не говорю о том, что надо скинуть Добрыню, — поспешно произнес Руслан. — Но, с другой стороны, на него слишком много навалилось. Почему бы не создать совет из нескольких наиболее грамотных и уважаемых мужиков?
— Так ведь подобное уже есть, — удивился Олег. — Раз в неделю собирается большое совещание, на нем присутствуют от десяти до двадцати человек. Кроме того, почти ежедневно проводятся текущие планерки, где обсуждают сиюминутные проблемы. А по особо важным вопросам вообще общий сбор трубят, как тогда, перед переселением.
— Да, но все это стихийно. Добрыня приглашает на эти совещания кого захочет, никакого порядка при этом нет.
— Бред! — отмахнулся Олег. — Туда может прийти любой человек, у которого есть что сказать, а руководители производственных объектов являются в обязательном порядке. Вон, Алик там постоянно сидит как главный кузнец. Так что, по-моему, как раз все нормально. Чем должен заниматься этот твой совет?
— Ну-у… Обсуждением долгосрочных вопросов, вынесением по ним своих мнений, обязательных для исполнения. Добрыня не будет слепо тыкаться при появлении новых проблем, мы, сообща, определим самый эффективный метод их решения.
— Понятно, — усмехнулся Олег. — Что-то вроде сборища болтунов, которые ни за что не отвечают, но при этом власти у них столько, что могут приказать вождю. Позиция удобная: ведь можно трубить о своих задумках, призванных улучшить нашу жизнь и не думать о реальности их исполнения. Зачем? Ведь есть Добрыня, вот пусть хоть расшибется, но сделает, в противном случае можно его обвинить в игнорировании интересов жителей. В таком совете я не вижу ни малейшего смысла. Сам Добрыня сейчас практически ничего не придумывает. Он слушает наши мнения, видит проблемы и принимает оптимальные, по его мнению, решения. Если кто с ними не согласен, то спокойно может оспорить. Избран вождь всеобщим голосованием, своей властью не злоупотребляет, люди им довольны. Громоздить бюрократический аппарат, существующий исключительно сам для себя, смысла нет. Руслан, с тобой мне все понятно: на Земле ты был госчиновником среднего пошиба, одним из винтиков бюрократической машины и никак не свыкнешься с мыслью, что все это осталось в прошлом. Но от тебя, Алик, таких разговоров не ждал. Ну зачем тебе звание члена совета самых почтеннейших старейшин Бананового острова? А?
Кузнец оторвался от созерцания кусков исписанной коры, неловко заерзал на месте:
— Да мне ничего и не надо. Просто Добрыня слишком много на себя берет.
— Ну так скажи ему прямо в лицо, а не шушукайся по углам. До этого момента ты вызывал у меня гораздо большее уважение. Возьми и поставь вопрос ребром на первом же совещании или даже на планерке.
— Да ну его, — отмахнулся кузнец. — Пусть что угодно творит, лишь бы мне палки в колеса не ставил. Мы целую зиму с кузней корячились, а потом пришлось все бросить в один день.
— Но ты же сам понимаешь, что здесь работать будет лучше, появляются новые возможности.
— Да я теперь и не спорю. Просто как-то не задумывался до сих пор…
— Отец Николай, а вы? Вам этот совет нужен не больше, чем в миске дырка. Не сомневайтесь, там будут одни атеисты, разве что с собой удастся протащить кого-нибудь из верующих, но все равно особой роли это не сыграет.
Священник, до этого момента не проронивший ни слова, вздохнул:
— Да понимаю я. Только некрасиво это. Есть у нас верующие и немало, но даже часовенку не дают построить. Понятно, не хватает людей, но ведь я много и не просил. Верующие согласны работать в личное время, по вечерам, только разрешение надо. Мы часовенку за неделю-другую поставим, не в ущерб остальным.