Земли семи имён

Чудится Альге в полночь, будто она, что лисица, выглядывает из норы тревожно, щурится злобно. А та, другая, серая, холодная, скалится из княжьей памяти навстречу, что волчица. Глянет из княжьих глаз – что клинок ледяной по щеке Альге пройдётся. Потому она и глаза опускает, и в очи чужой не глядится… Да только князь её в этой девице души не чает, ищет, выспрашивает, а Альгу, словно мать, любит, да не боле. На ту деву глядит – очи вспыхивают, и рука на эфесе сжимается в ответ на глаза стальные…

– Я люблю тебя, княже, – тихо молвит в мыслях Альги княжеская избранница.

– Ненавижу тебя, чужачка, – зло шепчет Альга, злость в голосе с лаской в ладонях мешается, да эту горячую руку кладёт князю своему на лоб, отгоняет память о возлюбленной его, невесть откуда взявшейся.

Приходят Альге дурные думы – вдруг, сама того не ведая, вместе с князем она невесту ему сотворила? Ведь мыслила о нём как о страже своём, как о воине. А куда воину без любимой? Без неё не́ ради кого меч точить, врагов рубить, землю защищать.

Воины служат мечом, силой литой стали. Но и другие есть, что за их спинами служат – в поле, у колыбели, ночью со свечой. Без них кого защищать? Её, Альгу, горячую да опасную, к которой и не приблизится никто без страха? Защищают нежность, защищают птенца и невесту, дитя и тишину. Кому в мысли придёт огонь мечом от врага загораживать? Она, Альга, огонь. А воину не мощь за спиной нужна, а тишь, дом да свет. Воину шума, огня и жара в бою довольно.

А какая в ней нежность?

В той нежность – тихая, белая, кружевная. Как глянет – словно озеро в непогоду утихнет.

– Ненавижу! – сухими губами шепчет Альга, глядит на князя своего горячими глазами, перебирает русые волосы. А он день ото дня крепче становится, каждый дождь ему – живая вода, каждая ягода – что алый сок румянца кровавого.

Луна за луной идут, горше и горше жжёт Альгу обида, злоба, и нет спасения от змеи этой… Выбралась да тихой лодкой, тихой рекой подплыла к деревне с поля. Вода не всколыхнулась, когда она из лодки на берег ступила, трава не шелохнулась, стрелка на часах едва дрогнула. Шаг, другой… Узкая тропа травой устелена, ни звука, ни слова. Вот уже и первые избы на окраине деревни, вот и тихие огни в поле там, где ярмарка стояла.

Три… две сажени осталось до крепкой стены избы соперницы. Любимую иглу серебряную взяла с собой Альга, лютый наговор на груди приберегла. Шаг, другой… Занесла руку, искривилось лицо, полыхнули глаза…

– Сотня, все на конях, да ещё пешие подтянутся. Несдобровать князю.

– Нечего гадать – собирайте совет да ищите нового, хоть всю ночь. Наш стар стал да немощен.

– А горд по-прежнему, – пробормотал кто-то из дружины, и воины сухо, тихо рассмеялись, что горох посыпался.

Рука Альги дрогнула. Неужели вместе с соперницей, её витязя избранницей, дружину княжескую убивать? Да и с чего дружинники в её доме вечеряют?

И словно в ушах звоном отдалось: «Убивать… убивать…»

Альга, Альга, огненная лисица, алая глина, гречишный мёд, до чего дошла ты? Дурной дорожкой любовь тебя повела, к делам лютым, к делам грозным. Опомнись, суровая швея. Где скупая на ласку дева с солнцем в глазах? В калиту ли спрятала мудрость свою, рассудительность и спокой?

Не дослушала своих мыслей, кинулась вперёд и вонзила иглу в стык меж брёвен, в самый седой мох. Полетела на землю труха, щепа, ветер сыграл волну, да и утих. И не было ничего словно.

Ни жива ни мертва явилась Альга к себе, обошла стороной серебристые вражьи тени. Солнце серыми овсяными травами умывалось, не торопилось вставать; вызвездило, и едва первая зарница за полем зрела.

Подошла к крыльцу – а на ступенях, в сумерках, витязь её меч точит.

– Ухожу в дружину. Деревенские говорят, да и сам на рассвете видел: враги неподалёку. Альга, добрая моя дева, спасибо тебе за всё. Знаю, что удерживать будешь, да только не трать слов понапрасну.

– Не буду удерживать. – Губы будто не свои, едва шепчут. – Не стану. Зари только дождись, а там ступай. Сейчас темно, как до деревни дойдёшь? Огня не зажечь – незачем врагов раньше времени привечать.

Шепчет, да обмирает: вот-вот он сам спросит: а где же ты была, Альга милая, где же ты сама тёмной ночью гуляла?

Не спросил.

Кивнул, спрятал меч, ушёл в дом. А за спиной его солнце к утру повернуло, холодное, алое, предвестие горя.

* * *

Не сомкнула глаз Альга. Чёрные думы мучали, уснуть не давали. Не выдержала наконец, встала, легонько по горнице пролетела, схватила сарафан и вон из избы.

Тихим шагом, травы не примяв, добралась до деревни скорее ветра, бросилась к крайним домам. В тумане не разберёшь, где чей, все тёмными истуканами кажутся – сырыми, немыми, холодными. Глядят провалами окон, что мертвецы. Ни свечи, ни лучины…

Стебли путают босые ноги, вьются у коленей, подол от росы намок, отяжелел. С самого берега реки по откосу поднимаются к избам золотарник, снежноягодник. Золотистые семена липнут к влажной коже, в волосах вьются.

Вот и изба нужная наконец. Под ногами глина, песок, Альга оскальзывается, за травы хватается, чуть не падает – в сон потянуло так, что силы нет.