Земля

Женщина была довольно опрятна. Ее лицо с резкими чертами было красиво хищной красотой, словно у ястреба, нос с горбинкой, острые черные глаза, бледная кожа, плотно обтягивающая скулы, твердые красные губы и щеки. Гладко причесанные волосы напоминали своим черным блеском зеркало, но по ее речам можно было догадаться, что она не из семьи господина, а одна из рабынь с визгливым голосом и злым языком. И кроме этих двоих — женщины и старого господина — на дворе не было ни души; а раньше здесь сновали взад и вперед мужчины, женщины и дети, суетясь и хлопоча о хозяйстве большого дома.

— Ну, а теперь поговорим о деньгах, — резко сказала женщина.

Но Ван-Лун колебался. Он не мог свободно говорить в присутствии господина, и это сейчас же заметила женщина, как и все другое. Она все замечала и понимала раньше, чем были произнесены слова, и визгливо крикнула старику:

— Ну, убирайся отсюда!

И престарелый господин ушел, не прекословя, волоча ноги и кашляя: старые бархатные туфли шлепали на ходу, то и дело соскакивая с его пяток. И Ван-Лун, оставшись наедине с этой женщиной, не знал, что ему говорить и делать. Его изумляла стоявшая кругом тишина. Он заглянул на соседний двор, и там тоже не было ни души. По всему двору были разбросаны кучи мусора и грязи, валялась солома, ветви бамбука, сухие сосновые иглы и засохшие стебли цветов, и видно было, что уже давно никто не брался за метлу и не подметал двора.

— Ну, деревянная голова! — сказала женщина так визгливо, что Ван-Лун подпрыгнул при звуке ее голоса: так был он визглив и резок. — В чем твое дело? Если у тебя есть деньги, покажи их!

— Нет, — ответил Ван-Лун осторожно, — я не говорил, что у меня есть деньги. У меня есть дело.

— Дело — значит и деньги, — отвечала женщина: — деньги или идут в дом, или уходят из дому, а в этом доме нет денег и нечего отдавать.

— Да, но я не могу говорить с женщиной, — возразил Ван-Лун смиренно.

Он совсем запутался, и не мог ничего понять, и все еще в изумлении озирался по сторонам.

— Ну, а почему бы и нет? — сердито ответила женщина.

И вдруг она закричала на него:

— Разве ты не слышал, дурак, что здесь больше никого нет?

Ван-Лун смотрел на нее пристально и неуверенно, и женщина снова закричала:

— Я и старый господин. Больше нет никого!

— Где же они? — спросил Ван-Лун растерянно, сам не понимая, что говорит.

— Старая госпожа умерла, — ответила женщина. — Разве ты не слышал в городе, что наш дом ограбили бандиты и унесли все, что хотели, — и добро и рабынь? И они подвесили старого господина за большие пальцы, а старую госпожу привязали к стулу и заткнули ей рот, а все остальные убежали. Но я осталась. Я спряталась в наполовину высохшем колодце под деревянной крышкой. А когда я вылезла, грабителей уже не было, и старая госпожа сидела мертвая на своем стуле, не потому, что они ее тронули, а от испуга. Тело у нее стало, словно гнилой тростник, от выкуренного опиума, и она не могла вынести испуга.

— А слуги и рабыни? — в изумлении спросил Ван-Лун. — А привратник?

— Ах, эти? — отвечала она равнодушно. — Они давно сбежали. Все ушли, кого только могли унести ноги, потому что к середине зимы не стало ни еды, ни денег. Правда, — ее голос упал до ропота, — среди бандитов было много наших слуг. Я сама видела этого пса — привратника: он показывал дорогу, и хотя он отворачивался в присутствии старого господина, я все же узнала его по трем волоскам на бородавке. Кроме него были и другие, потому что только свои могли знать, где спрятаны драгоценности и где в тайниках хранятся вещи, не предназначенные для продажи. Думается мне, что здесь замешан и сам управляющий, хотя, конечно, он и не мог явно участвовать в этом деле, так как он дальний родственник хозяевам.

Женщина замолчала, и во дворе стояла тягостная тишина, какой может быть тишина только после того, как уйдет жизнь. Потом женщина сказала:

— Но все это случилось не вдруг… В течение всей жизни старого господина и его отца дом Хуанов падал и падал. Подконец господа перестали сами управлять хозяйством и землей, брали деньги, которые им давал управляющий, и тратили их, не жалея, словно воду. И у них порвалась связь с землей, и — участок за участком — земля начала уходить у них из рук.

— Где же молодые господа? — спросил Ван-Лун, все еще оглядываясь по сторонам и не веря тому, что слышит.

— Разъехались — кто куда, — ответила женщина равнодушно. — Хорошо еще, что двух дочерей успели выдать замуж прежде, чем стряслось это несчастье. Старший из молодых господ, услышав о том, что случилось с отцом и матерью, прислал гонца за старым господином, своим отцом, но я уговорила старика не ездить. Я сказала: «Кто же останется в доме? Мне не подобает оставаться одной, ведь я только женщина».

Говоря это, она с добродетельным видом поджала тонкие красные губы и опустила наглые глаза и снова сказала, помолчав немного:

— Кроме того, все эти годы я была верной рабыней моего господина, и у меня нет другого дома.