Земля 2.0 (сборник)

– Не знаю, – сказал Рогов, воинственно шевеля челюстью. – Не уверен.

– Доказательства?

– Вика.

– Вика – отдельный разговор.

– Она ходит на могилу к Вальковскому уже пятый месяц.

– Просто хорошая, как исключение, память.

– Женька любил ее.

– А она? – фыркнул Храпнев. – Она хоть что-то к нему испытывала? Или ты разглядел в ней зачатки человеческих чувств?

– Эй-эй, обрыв, – сказал Рогов.

– Я вижу.

Храпнев дернул джойстиком. Ховер подскочил. Взгорок повернулся склоном, на рыжей шкуре которого, как потертость, забелела натоптанная тропка. Внизу, там, где тропка, закручиваясь, ныряла под каменную арку, полоскал на ветру укрепленный на шесте флажок.

За аркой, почти сливаясь с бедным пейзажем, белел похожий на валун дом. Вокруг дома были разбиты грядки, прерывистой линией тянулась сложенная из камней неряшливая ограда.

Небо вдруг потемнело, протаяло до космической пустоты с редкими пятнышками звезд, распахнулось над ховером, последовал неслышный могучий вздох, плеснуло тусклое зеленоватое свечение, и окружающее пространство вздрогнуло вместе со взгорком, покачнулось, мелкие камешки брызнули по склону.

Храпнев запоздало притормозил.

Минуты две-три они с Роговым, переглядываясь, ждали, потом издалека пришел грохот, и справа на горизонте просела горная гряда. Налетел ветер, какоето время песчинки искрами бомбардировали экраны ховера. Машину, несмотря на работающую турбину, метров на пять оттащило в сторону. Храпнев чертыхнулся, выправил ховер и погнал его вниз.

– Почему ты не допускаешь, что у них могут формироваться чувства и привязанности? – спросил Рогов. – Если они перенимают даже внешнее сходство…

– Именно! – сказал Храпнев. – Картинки, выхваченные из твоей, моей, любой другой головы! Ничего настоящего. Бессознательная мимикрия. Какие, к дьяволу, чувства? Это отзеркаленные твои или мои чувства!

Он остановил машину у ограды, сдув несколько верхних камней.

Юбка воздушной подушки опала. Под угасающий вой турбины в доме открылась дверь, и из нее выглянула женская фигура в синей накидке. Пытаясь разглядеть гостей, она приложила ладонь ко лбу.

– Странная мимикрия, – сказал Рогов, выходя из ховера. – Почему они тогда не нас копируют, а детей?

– Потому что мы никогда не причиним детям вреда, – сказал Храпнев, подхватывая сумку. – В нас вбит императив сохранения потомства.

Он поймал себя на сильнейшем чувстве дежавю, потому что день, неделю, месяц назад они, кажется, говорили о том же и теми же словами.

Было? Не было? Сейчас Саня поинтересуется…

Он замер.

– Теория заговора?

Фраза все же была другой.

– Я еще не решил, – ответил Храпнев.

К низким ступенькам крыльца они подошли с разрывом в три шага. Рогов удостоился поцелуя женщины первым.

– Александр.

– Привет, Даша.

Он подержал женщину за локоть. Но коротко, чтобы не будить в товарище чувство ревности. Женщина была красива, правда, красоту ее уже скрадывали многочисленные морщинки и тени под глазами. Седеющие волосы она прятала под платком.

– Привет, Дашка!

Храпнев не мог без того, чтобы не обнять. От Даши пахло кисловато, пропитанной потом, нестираной одеждой.

– Лешка!

Женщина рассмеялась, когда он одной рукой приподнял ее от крыльца.

– Как твои дела? – спросил Храпнев, вглядываясь в карие глаза давней своей любви.

Рогов за их спинами тактично исчез, скользнув в дом.

– Хорошо. Отпусти!

– Я захватил консервов со станции. – Обнимая, Храпнев умудрился тряхнуть сумкой.

Пок-пок-пок – застучали друг о друга пластиковые контейнеры.

– Украл?

– Барабанов сам выдал, лишь бы меня не видеть.

– Димка – стратег.

– О, да! Стратегия – это найти всем работу.

– Наверное, это и хорошо?

Храпнев разжал руку, и женщина, помедлив, опустилась на крыльцо.

– Он стал желчный и замкнутый. И нервный – слова не скажи. Кстати, принципиально не общается… ну, ты понимаешь. Что делает в одиночестве на станции, не представляю. То ли спит, то ли не спит.

– Ты бы присмотрел за ним, – сказала Дарья.

Храпнев подмигнул.

– Я за всеми присматриваю.

– А я думала, Рогов – безопасник.

– За ним я тоже присматриваю.

Дарья хмыкнула.

В прихожей было пусто. Мужской комбинезон сиротливо висел на крючке, придавая аскетичному серому пространству некий изыск светоотражаемыми вставками.

Вслед за Дарьей Храпнев прошел в дом, оценивая перемены, которые случились здесь со времени прошлого визита.

Первое, конечно, рисунки.

Их стало гораздо больше. Легкие пластоновые прямоугольники ровными рядами белели на стене. На них скакали синие двугорбые лошади, теряли корону принцессы, росли кривые деревья с красными шишками на ветках, распускались диковинные цветы и дышали огнем чудища. Кое-где была разрисована и сама стена – какими-то спиралями, загогулинами, червячками и человечками.

Второе – появились неказистые полочки и поделки из того же пластона. Угол стены был испещрен метками – видимо, мерили рост. На свободном месте на железном листе держался на магнитах ворох разноцветных букв, из которых кто-то сложил без пробелов, слитно: «ктомыдети».

– Как успехи? – спросил Храпнев.

– Хорошо, – просто ответила Дарья.

– Профанацией не кажется?

– Леш, – поморщилась Дарья, – мы все уже обсудили.