– Професс верно сказал: мы преодолели бездну, но не принесли Христа в своей душе, – проговорил убийца. – Кто-то должен был помочь братьям очиститься. Через мученичество, через смерть. Кардинальская консистория совершила ошибку, признав нас святыми. Мы не были ими – точнее, не все из нас… – Речь Томаша становилась все больше похожей на сбивчивое бормотание. – Но професс был прав – тем, кто умер, как мученик, не требуется совершение чуда, они все уже святы: професс, Станислав, Яков и Аллоизий, они все уже на Небесах! Я помог им, Овощ, ты должен это понять! – Лицо Томаша густо покраснело, я даже подумал, что с ним вот-вот случится гипертонический удар. – Я был солдатом, я знаю, что такое делать грязную работу во имя всеобщего блага!
Я хотел заговорить с ним, но не мог справиться с рыданиями. Я лишь отчаянно жестикулировал, будто срывал с себя невидимых пауков и швырял ими в Томаша. Наверное, во мне проснулась доставшаяся от матери итальянская кровь.
– Когда я увидел разбившегося Михаила, то понял, чего хочет Всевышний. – Томаш мял лямки рюкзака, складывал их и снова распрямлял. – Кто-то должен был сделать работу над ошибками Церкви, ты понимаешь?
– Михаила убила Лилит, – смог произнести я.
– Михаила забрал Господь! – возразил Томаш. – Он простер свою длань над праведниками и сделал первый ход, как в шахматах! Мне же пришлось играть темными, Овощ! Сначала я убрал с доски развратника и софиста Станислава. Господь позаботился о честном и трудолюбивом Жане Батисте. Брат Яков был преисполнен тщеславия, гордыни и гнева, я расколол ему череп, словно кокосовый орех. И чувства испытал те же самые, как если бы я действительно расколол всего лишь орех. Кто следующий? Маттео? Он не погиб сразу, но и професс Габриель – насквозь пропитанный сомнениями, почитающий законы физики сильнее, чем Евангелие, – долго цеплялся за жизнь. Я надеялся, что на смертном одре професс примет факт чуда Господнего без оговорок, он же твердил о «научной этике» и сокрушался, что так и не разгадает «механику марсианских процессов»! – сказал, будто выплюнул, Томаш. – Аллоизий… – Он посмотрел на лежащего перед ним экзорциста. – Старый демонолог… Он сам осознавал, что путь на Небеса ему заказан. Я помог ему очиститься – только и всего! – Томаш сделал шаг ко мне. – А тебя я не трону, Овощ. О тебе позаботится Господь, ты – самый чистый из нас, ты унаследуешь эту землю!
– Михаила и Жана Батиста убил не Господь, а Лилит! – Не знаю, зачем я пытался что-то растолковать этому маньяку. Тем более Томаш понял мои слова по-своему.
– Бедный Овощ! – искренне ужаснулся он. – Ты же безумен, как мартовский кролик! Ты совсем не понимаешь, что здесь произошло! Даже твои помидоры соображают лучше, чем ты!
Я наконец смог подобрать нужные слова, и хоть такое нелегко было сказать человеку, которого до последнего момента называл братом, я все же решился:
– Аллоизий был прав: там, где появляются люди, появляются и чудовища. Не знаю. – Господь, быть может, тебя и простит, но мы – никогда!
Томаш только махнул рукой, будто сказанное мной было детским лепетом.
– Я ухожу. – Он повесил рюкзак на плечо. – Наверное, я не заслуживаю Царствия Небесного еще больше, чем остальные… Но ты не сможешь помочь мне очиститься, ты слишком невинен и слаб для этого. Я должен сам пройти путь искупления.
– Куда ты? – быстро спросил я. Мне стало страшно за Адама и Еву Марса, которым Лилит и без того причинила достаточно бед. Им только маньяка с Земли не хватало!
– Пойду на запад – в пустыню, – пожал плечами Томаш. – Доверю свою судьбу Господу. Здесь больше нечего делать. Пусть Он указывает мне путь. Я хочу провести свои последние дни в аскезе и молитве.
Я не ответил. А что я мог сказать? Какой толк от разговора с чудовищем, чьи преступления уже совершились? Ничего не исправить, не предотвратить… Пусть идет на запад – там только дюны, лишайники и песчаная мошка. Ни воды, ни оазисов на ближайшие сто километров. Там он никому не причинит вреда. Господь вряд ли услышит его волчьи молитвы, и аскеза не очистит душу. Скорее всего он умрет в пустыне, а может, вернется, когда поймет, что ему не выжить вне лагеря. Не хотелось бы, чтоб он вернулся…
Томаш огляделся. Возможно, он ждал слов прощания или благословения. Проблема большинства негодяев – они не просто хотят оставаться негодяями, им еще подавай понимание и уважение.
Я сидел молча, поджав колени и схватившись за мыски сапог. Слезы струились по щекам и ниспадали на землю дробной капелью.
– Прощай, Овощ, – изрек тогда Томаш. Он повернулся в сторону Святого Духа и пошагал прочь: спокойный и нисколько не сомневающийся в себе. Я провожал его взглядом, как недавно провожал Лилит. Томаш прошел мимо мастерской и заброшенной стройки, а затем его фигура скрылась за базиликой. Больше мы никогда не встречались. Надеюсь, на одном из кругов ада ему подготовили особое место для вечных мук.