Земля безводная

От падения у того случилась какая-то сложная черепно-мозговая травма; вскоре он потерял сознание и пролежал в коме несколько дней. Затем, понемногу и сложно, начал приходить в себя. Стал узнавать окружающих, в том числе и навещавших его друзей, среди. которых меня, как ни крути, не было. Одним из самых неприятных последствий падения была эпилепсия, припадки которой начались, наверное, еще в больнице.

Вот не помню, был он уже тогда женат или женился позднее?

Умер он через несколько лет после несчастного случая на стройке, умер, как, говорят, умирает большинство из нас: в собственной спальне. Жена, из-за чего-то поссорившаяся с ним и перебравшаяся на ночь в соседнюю комнату, по ее собственному признанию, слышала, как у него, бедняги, начался эпилептический приступ, — но из желания проучить его не стала подходить. А он задохнулся, как это случается с эпилептиками, поперхнувшись своим собственным языком.

У него остался ребенок, бывший с матерью в соседней комнате. Задам-ка я себе неприятный вопрос: слышал Ли ребенок звуки, которыми за стеной сопровождалась предсмертная борьба, известная науке под наименованием «агония», неравное одинокое сражение папы со смертью — за жизнь?

Надеюсь, что нет.

Что в этой связи я могу сказать о себе? Какова моя роль в ужасающе нелепой и трагичной смерти человека, спасшего некогда мою жизнь?

Как ни стыдно признать — роль эта ровным счетом никакая. Я ни разу не навестил его в больнице, не посетил его могилу, я не был на его похоронах — организованных, к слову, одним из тех, кто был в тот день на прыжковой вышке, — не то геологом, не то геодезистом, спешно вернувшимся из далекой поездки и взявшим, как я слышал, все печальные практические и финансовые обязанности на себя. Больше того, я ни разу не видел его ребенка (мальчика или девочку — вот вопрос), не встречался с его женой.

Нас развели обстоятельства жизни, он остался в том небольшом провинциальном городке, в котором все мы — и учитель истории, и алкоголик, и геолог, и я, и он сам — родились, а я уехал в столицу — сначала одну, а потом другую. Поезд моей жизни, хоть и отправлялся с того же вокзала, что и его, перешел на другие пути и в дальнейшем покатил в какую-то совсем другую, совершенно противоположную сторону.

Весь этот протяженный рассказ, наполненный запоздалыми, хотя и понятными чувствами стыда и раскаяния, я привожу в качестве иллюстрации к следующей, еще не додуманной мною до конца, так что, возможно, ошибочной и ущербной мысли.

Начиная с самых первых дней, месяцев и лет нашего существования окружающие нас взрослые люди наполняют наши пустые головы и сердца знаниями, долженствующими облегчить, обезопасить и улучшить нашу жизнь — как детскую, так и последующую за ней взрослую. Так, учат нас различать цвета, величину и форму объектов, учат вставать на ноги и, не падая, ходить; есть ложкой, вилкой и ножом, не роняя пищи на пол, стол или одежду. Учат вовремя ходить в туалет, а после туалета мыть руки. Учат безопасно переходить через дорогу. Учат читать, писать и считать. Учат водить машину. Учат строить дома, любить, прощать, сморкаться в носовой платок, запирать за собой дверь на замок, выключать на ночь телевизор, тепло одеваться зимой, писать письма, регулярно звонить, в случае недомогания обращаться к врачу. Но мне никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь догадался подготовить своего ребенка к тому, что в последующей жизни может случиться так, что будет он окружен, например, сплошь людьми бессердечными, которым дела нет до его радостей, печалей, благосостояния или неблагополучия, или же, скажем, людьми нехорошими, а то и просто подонками, живущими по своей, извращенной логике, равняющимися на преступные ценности, раз и навсегда сбивающие внутренний компас неподготовленных натур, беззащитных характеров, глупых детей — которые умеют плавать в глубокой воде, но не готовы оказаться в водовороте подонства, различают признаки несъедобных грибов, но не знают черт ядовитых людей.

С другой стороны, нужно ли это? Зачем пугать детей? Возможно, оно и лучше — вслепую, без лишней суеты и чрезмерных предосторожностей, — ведь многим везет, может, улыбнется удача и нам? Тем более — для того чтобы сообщить другому о зле, нужно знать его, зла, повадки, нужно изучить его норов, как изучают иностранный язык. А заглянуть злу в глаза и остаться им не опаленным, войти в огонь и выйти из него невредимым удается лишь редким счастливцам. Да удается ли и счастливцам? Или, всмотревшись в бездонный черный зрачок зла, падают люди, как обожженные открытым огнем мотыльки?

16