Земля, до востребования Том 1

В возражении товарища был свой резон, но все–таки жаль, что он расходует нервную энергию, негодует из–за всяких пустяков. Иные антифашисты главную задачу видят в том, чтобы своим ершистым, строптивым характером и всем поведением отравить существование тюремщикам и «благоразумным» (с их точки зрения) соседям по камере. При этом они охотно обвиняют «благоразумных» в том, что те «приспособились к подлости». Нет, не всегда нужно реагировать на нарочитую грубость, бестактность тюремщика. Иногда разумнее не придать ей значения, не позволить себе быть обидчивым, злопамятным и, если выходка провокационная, сделать вид, что ты ее не заметил. Провокация бывает рассчитана на такой твой ответ, который даст администрации формальный повод к репрессиям. Подобная практика характерна для анархистов: скандалить из–за каждого пустяка, все время протестовать.

И тут Кертнер нашел нужным напомнить товарищам о голодовке, которую молодые коммунисты объявили два года назад. Фашистский тюремный режим и так обрекает молодое поколение рабочего класса на голод, и объявлять в таких условиях голодовку — неправильно. Тогда молодых поддержала вся тюрьма, и прежде всего старые, заслуженные коммунисты из камеры No 6. Но и сегодня еще стоит задуматься — не было ли провокации? Полезно помнить о том, каких жертв потребовала тогда тюремная победа, помнить об избиениях, которым подверглись в карцере Бьетоллини и другие товарищи. Кертнер сидел в карцере рядом с Бьетоллини. До сих пор звучат в ушах стоны, крики. Избивали, привязав к железной койке; в тело впивались и железные прутья, и ремни. Вслед за Бьетоллини вся тюрьма стала кричать, стучать табуретками, бить мисками о решетки. В те минуты тишина была бы безобразной и безнравственной. Вскоре Бьетоллини перевели в каторжную тюрьму «Фоссано» в Пьемонте…

Давно закончилась беседа, отзвучали споры, камера угомонилась, а Этьен продолжал мучительно размышлять о поведении Кертнера, иногда тоже неосмотрительном, неразумном.

Нужно ли было в первые дни пребывания в Кастельфранко гордо отказываться от изуродованной посылки? Хорошо, что посылку в конце концов отдали. А если бы «Примо всегда прав» выбросил ее? Кертнер не мог бы угостить, подкормить товарищей.

Или взять историю с доктором. Кого Кертнер наказывал, прерывая курс уколов? Тюремного доктора? Ничуть не бывало, тому было бы меньше хлопот. Прежде всего нанес урон своему здоровью. Хорошо, что из–за болезни забыли про восемь суток карцера. В тогдашнем болезненном состоянии карцер мог бы оказаться губительным. А из–за карцера директор уменьшил вес посылки снова ущерб для здоровья. К чему себя обманывать? Он сделал все двадцать уколов, прошел курс лечения только потому, что подоспел приказ из Центра лечь в лазарет, выяснить — есть ли какие–нибудь лазейки для бегства оттуда при надежной подмоге с воли.

Немало своих оплошностей вспомнил в тот день Этьен. Если говорить по совести, не однажды Кертнер мог бы признаться себе в отсутствии выдержки, в неуемной горячности, в анархизме.

Как знать, может, наибольшую пользу от занятий в камере No 2 получил сам Кертнер. На многие свои поступки он взглянул заново, многое переоценил в своем поведении и сделал для себя выводы на дальнейшее.

83

Объявление о том, что продается новая шуба с воротником из щипаной выдры и с подстежкой из нутрии, публиковалось в «Гадзетта дель пополо» три дня подряд. Такую дорогую шубу продать нелегко, к тому же она впору только мужчине выше среднего роста, не тучному. Кому нравится нутрия, кому не нравится, но воротник понравится каждому. Главное — не упустить сезон. А то можно опоздать и с денежным переводом в тюремную лавку и с посылкой к рождеству.

Прижимистый покупатель, оглядев, ощупав, обнюхав и примерив шубу, сказал:

— Как хотите, двух тысяч лир шуба не стоит.

Джаннину так и подмывало воскликнуть: «Да мы сами за нее недавно уплатили две тысячи восемьсот! А торговались прилежнее, чем вы сейчас!»

Как и в случае с машинкой ундервуд, Джаннина вырезала объявления из газеты, приложила их к почтительному прошению на имя капо диретторе Джордано. А прошения и письма Джаннина посылала на старых фирменных бланках «Эврики», причем из двух фамилий совладельцев одна вычеркивалась, чтобы напомнить — «Эврика» никакого Кертнера больше не знает, синьорина ликвидирует его дела, это служебная обязанность синьорины.

Когда Джаннина сообщила бывшему шефу, что синьор Паганьоло поручил ей продать шубу, Кертнер сразу понял, что кто–то изыскал возможность для новой его поддержки, потому что никакой шубы он не оставлял.