Земля, до востребования Том 1

15 ноября заключенный 2722 отправил письмо, которое начиналось словами: «Холодно, замерзаю». Он сообщал, что руки его покрылись волдырями. Большой палец нарывает, может быть, придется удалить ноготь. Кертнер просил прислать глицериновое мыло, — оно помогает против обморожения. Просил шерстяные перчатки, так как руки в камере сильно мерзнут. В конце письма капо диретторе сделал приписку, что заключенному 2722 разрешено послать перчатки, уже отдано распоряжение на этот счет.

29 ноября Джаннина отправила ценную бандероль и сопроводила посылку коротким письмецом:

«Пользуясь добротой капо диретторе, посылаю еще одну пару перчаток посвободнее, чтобы их можно было надеть на Ваши опухшие руки».

Только однажды, в далеком прошлом, он пострадал от обморожения во время учебного полета. Сидел позади летчика в роли наблюдателя, по легкомыслию не привязался к сиденью и, когда самолет на бреющем полете сделал крутой вираж, вывалился из кабины. Угодил в глубокий сугроб и только поэтому остался жив. Мимо проезжал крестьянин, подобрал летчика и привез в ближайшее селение. Домой его доставили забинтованного с головы до ног. А потом долго мазали какими–то мазями, в том числе глицерином. Еще неизвестно, что менее мучительно: сильно обморозиться однажды или промораживаться понемногу, изо дня в день.

В Италии тюрьмы вообще не отапливаются — там нет печей, нет труб, нет батарей центрального отопления, ничего, к чему можно было бы в поисках тепла прикоснуться иззябшими пальцами. Ни один дымок не подымается над тюремными зданиями в зимние дни. Только в канцелярии, в лазарете и, конечно, в кабинете директора можно увидеть кафельную печку или скальдино, в которой милосердно тлеют угли. Нужно до мозга костей прозябнуть в неотапливаемом каменном мешке, чтобы понять, какое это испытание. И голод сильнее дает себя чувствовать, когда мерзнешь. Гнилая сырость трехсот итальянских зим впиталась, въелась в камень тюремных стен, чтобы обдавать узников Кастельфранко стылым дыханием. А что хорошего можно было, собственно говоря, ждать от основателя крепости папы Урбана VIII, если этот милый папа отверг систему Галилея и проклял его самого?!

Конечно, в тюрьмах Южной Италии, где–нибудь в Сицилии или по соседству с ней, узники не так мерзнут в зимние месяцы. Но на севере страны суровая зима приносит страдания.

На этот раз секретарша «Эврики» просила капо диретторе, в связи с плохим здоровьем заключенного Конрада Кертнера, разрешить ей отправить к рождеству посылку весом в 7 килограммов. Разрешение было дано. Или поведение Кертнера, с точки зрения администрации, стало лучше, или здоровье его стало хуже, или капо диретторе, помня хорошенькую посетительницу, не хотел выглядеть в ее глазах злым чиновником. Она не поскупилась в прошении на самые любезные приветы и пожелания капо диретторе, которого благословляла в своих молитвах и благодарила за помощь в выполнении своего служебного и христианского долга.

В письме от 25 февраля 1939 года вновь много цензорских помарок, а прочесть можно вот что:

«…Здесь зима почти прошла, к счастью. Вы не можете представить, как меня угнетает холод с тех пор, как я в заключении. Я страдал от холода уже в Риме. Однако температура Рима не может быть никак названа низкой. Представляете себе, как я стал чувствителен к холоду!

Я знал холода в моей жизни. Бывали морозы, да какие — сорок градусов ниже нуля. Но, по правде сказать, никогда не страдал так, как здесь, хотя температура еще ни разу не опускалась ниже 5 — 7 градусов. На это, по–видимому, влияют условия существования. Хорошо, однако, что я сейчас гарантирован от замерзания до октября, это уже кое–что. Хотел бы знать, уважаемая синьора, нашли ли Вы новую работу?

Заранее благодарный, приношу наилучшие пожелания.

К. К.».

Холодная зима 1938 — 1939 годов пагубно отразилась на здоровье Кертнера. Скарбек и Гри–Гри узнали через Орнеллу, что болезнь Этьена часто обостряется, уже несколько раз он лежал в тюремном лазарете.

6 марта 1939 года о своей болезни написал и сам Этьен:

«Врач снова прописал мне рыбий жир, но не чувствую никакого улучшения. С месяц уже, как у меня болит грудь, и боль не унимается, несмотря на то, что свыше двух месяцев принимаю это неприятное лекарство. Догадываюсь, что начинается чахотка».

Но дело не только в содержании последнего письма. Джаннина первая обратила внимание на то, что письмо написано каким–то изменившимся почерком, можно подумать, оно написано дрожащей, старческой рукой. Или из–за нарывов на руках Кертнеру трудно держать перо? Или он писал, не снимая шерстяных перчаток? Или отныне вообще изменился его почерк?

А из письма, отправленного раньше, явствовало, что Кертнеру снова делают уколы, но, несмотря на полный повторный курс, боль под лопатками не прошла, а, наоборот, усилилась. Профессор Симонини из Модены выписал рецепт на новое лекарство. Кертнер не обольщается чудодейственной силой нового лекарства и смотрит на свое здоровье с трезвым скептицизмом.

По–видимому, расходы на лекарства основательно истощили и без того тощий бюджет Кертнера.