Читаем Земля и люди. Очерки. полностью

— Смеется. Сказки, говорит, все это. Не может, говорит, быть такого в сельском хозяйстве, чтоб специалисты, как в городе, по восемь часов в день работали, — помолчал, собираясь с мыслями. — Согласен, что работать, как мы, без выходных дней, по шестнадцать часов в сутки, нельзя. И что использование специалистов не по назначению вредит делу. Ведь именно это и ведет к текучке кадров, к равнодушию и творческому застою. Молодые люди с высшим образованием приезжают на село вовсе не для того, чтобы бегать за кладовщиками и препираться с завтоком. Иной возьмет и плюнет в конце концов, разведет садик-огородик и станет выращивать для себя по всем правилам науки помидорчики, огурчики, яблочки, а на совхозных полях — хоть трава не расти. Что, разве мало таких? Пускай уж лучше он, специалист, сразу, пока, так сказать, не остыла в нем жажда деятельности, разведет у себя такой садик-огородик и после напряженного восьмичасового рабочего дня покопается в этом садике, дав голове отдохнуть. Пчел тоже, наверное, хорошо разводить… Согласен я с вами, согласен. Почему, спрашивается, в городе инженер имеет два выходных дня в неделю и по вечерам может распоряжаться своим временем как хочет, а агроном вроде бы не имеет права ни на досуг, ни на отдых? Выходит, агроном должен только работать, работать и работать?.. А тут еще поэты. Ведь это они воспели романтику бессонных ночей, возвели ее в идеал земного существования сельских специалистов. Им, поэтам, что… — Владимир опять помолчал и вдруг отрубил, подвел черту всему разговору: — Но где ему, агроному, взять время на отдых и на досуг? Где, а?.. Нет у него времени. И не приводите мне в пример «Красную звезду». Возможно, в этом совхозе все так, как вы говорите. Но ведь это один совхоз из тысяч! Неужели вы думаете, что во всех других хозяйствах руководители не хотели бы так организовать труд, чтобы у них самих и у их специалистов было больше свободного времени? Они-то хотели бы, но специфика не позволяет!.. — и еще раз с нажимом повторил: — Специфика, понимаете?..

Я решил провести маленький эксперимент, поставил Владимиру условие: пока я у него в гостях, мы будем питаться три раза в день, в определенные часы. Он ответил, что это немыслимо: «Завтракайте без меня. А уж обедать будем как-нибудь вместе».

Я заявил, что и завтракать, и обедать, и ужинать намерен только с ним.

— Капризничаете, — пожал плечами Владимир. Однако деваться ему было некуда: гость в доме — хозяин.

Утром, к половине седьмого, он ушел в контору, а я занялся своими делами — стал просматривать записную книжку и заносить в нее по памяти кое-какие подробности. Например, отметил, что накануне Владимир трижды ездил в отдаленное четвертое отделение, чтобы отдать необходимые распоряжения управляющему. Двенадцать километров туда, двенадцать — обратно, и так три раза — семьдесят два километра. Предельная скорость, которую способен развить старенький его «Москвичок», — сорок километров в час. Два часа — четверть нормального рабочего дня — ушли на дорогу. Был бы на току телефон… Есть в четвертом отделении телефон, да только в конторе. А от конторы до тока — два километра. Так ли уж трудно сделать отвод от основного телефонного провода к току, а на время уборки переносить на ток конторский аппарат (если уж нельзя раздобыть где-нибудь второй, запасной)? Зато какая экономия во времени!

Два часа ушло у Владимира только на дорогу туда и обратно, а ведь он ездил в тот день и в другие отделения, ездил на элеватор, в контрольно-семенную лабораторию (вырвался-таки!). По спидометру вышло триста без малого километров. Делю на сорок и получаю семь с половиной часов!

И это еще не предел. Забегая вперед, скажу, что как раз накануне моего отъезда Владимир провел в дороге целую ночь: повез с вечера пробы семенного зерна в лабораторию при элеваторе, и на обратном пути заклинило двигатель. Вернулся домой утром. «В машине спал»? — спросил я. Он махнул рукой: «Холод был собачий. Разве уснешь».

…Итак, жду Владимира к завтраку. Девять часов… десять… одиннадцать… двенадцать…

— Понимаете, — добродушно загудел он с порога, — машина сломалась… Километрах в десяти отсюда. Вылетел шаровой палец. Часа два провозился. А потом смотрю: горючее на нуле. Кое-как дотянул до заправки. Да опять же заправщица куда-то ушла. С полчаса прождал.

Однако на следующее утро Владимир пришел завтракать уже в десять часов, а на третий день он с шумом ворвался в дом и, выбросив вперед руку с часами, победно прогудел:

— Время! Засекайте время!

Было ровно девять. Мы так и договаривались.

Прошло еще несколько дней, и Владимир признался мне, будто сделал открытие:

— Оказывается, и в самом деле можно нормально, три раза в день, питаться!

— И работа не стоит?

— Вообще-то нет…

— Наверное, таким же манером можно выкроить время и для того, чтобы спокойно посидеть в агрокабинете, подумать? И вечерком на баяне поиграть? И в кино сходить?

И тогда он мне вот что сказал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее