Земля и звезды: Повесть о Павле Штернберге

— Почему вы молчите? — недоумевал Витольд Карлович, оглядывая своих коллег.

Ассистент обсерватории Сергей Николаевич Блажко, узколицый, с острой бородкой, как бы удлинявшей и без того вытянутое лицо, поводил плечами и повторял:

— Гунны… Гунны… Настоящие гунны.

Штернберг стоял, не проронив ни слова. В его яростно сплетенных руках, в сомкнутых губах, в лице, обрамленном черной бородой и тоже казавшемся черным, обозначилась решимость. Он оставил своих коллег, так ничего и не сказав, и только половицы заскрипели под тяжелыми шагами, и гардины качнулись, задетые плечом Павла Карловича.

Он зашагал по Никольскому переулку, по Новинскому бульвару, думая о том, что сейчас, в эти дни, пассивность и нейтральность — это подлость, что сегодня же или, на худой конец, завтра он встретится с Яковлевой, пусть свяжет его с теми людьми, которых она представляет. Кажется, впервые Павел Карлович и понял и ощутил одновременно, что он не сам по себе, не просто один из многих живущих под луною; он ощутил себя частицей России, с которой стряслась беда: в лицо ее сыновей опричники государя плюнули кровавым свинцом…

Новинский бульвар белел снегом. На мостовой пересекались санные колеи. «Да, да, — решил он, — надо разыскать Варвару Николаевну. Медлить нельзя ни минуты».

Снег мягко поскрипывал под башмаками. Бульвар кончился, и дорога, расширяясь, призывно убегала вперед.

В обсерватории разговоры о Кровавом воскресенье не возобновлялись. Цераский исхлопотал для Штернберга многомесячную поездку в Германию, Австрию, Францию и Швейцарию. Обращаясь к ректору, Витольд Карлович писал:

«Хотя магистр г. Штернберг после многолетних занятий астрономией должен и может считаться отличным специалистом, но современный ученый ни в коем случае не может обойтись без личного ознакомления с состоянием науки за границей».

Деньги отпустили. Цераский наставлял коллегу:

— Всасывайте все лучшее, как губка.

Перед самым отъездом Яковлева передала Павлу Карловичу:

— С вами хочет встретиться Марат, секретарь Московского комитета. Вот адрес.

Визитная карточка была отпечатана в типографии:

«НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧЪ

ШМИТЪ

тел. 80–05 Новинскiй бульваръ, д. Плевако, кв. 23»

Марат — Виргилий Леонович Шанцер — энергично вышел из-за стола навстречу Штернбергу, задержал в своей руке его руку.

— Наверное, удивлены, что я принимаю вас в квартире фабриканта? Чего не бывает! Фридрих Энгельс тоже был сыном фабриканта. Впрочем, Шмит ваш студент? — Виргилий Леонович отпустил руку Штернберга и, усаживая его в кресло, продолжал: — Здесь сравнительно безопасно да и удобно.

Он указал на шкафы с книгами, справочниками и снова поднял на гостя внимательные круглые глаза. В них таилось что-то домашнее, доброе, и это ощущение доброты усиливали по-ребячьи пухлые губы, не скрытые, а только окаймленные усами и короткой черной бородкой.

На столе, за который он сел, царил хаос: исписанные листки, влажные гранки, вырезки из газет, тонкая металлическая линейка.

«Тонет в делах», — подумал Павел Карлович, с трудом представляя, как Виргилий Леонович ориентируется среди такого бумажного хаоса.

Марат тоже изучал Штернберга. Все ему, думал он, отпущено щедрой мерой: высок, широк в плечах, волосы копной, борода немыслимо густа, губы сомкнуты — не разомкнешь. Молчалив. Собран и сдержан.

— Я рад, что вы пришли к нам, — сказал Виргилий Леонович. — Наше дело притягивает все больше сторонников. Вот и фабрикант порвал со своим классом…

Виргилий Леонович оперся подбородком на руку, о чем-то задумавшись. Шевельнулись пухлые губы, лицо показалось усталым.

«Глаза красные. Спит, наверное, меньше меня», — отметил Штернберг.

— Теперь колесо событий завертится в десять раз быстрее прежнего, — сказал Марат. — Девятого января последние иллюзии и вера в самодержавие были расстреляны.

Он провел правой рукой, словно отбрасывая в сторону все, что наслаивалось до Кровавого воскресенья.

— Революционный вал будет расти. После заграничного вояжа вы попадете с корабля на бал — в самую гущу баталий. Однако до этого еще надо дожить… А впрочем, доживем, должны дожить! — он тряхнул головой. — Вернетесь — вместе помозгуем, какой взять вам участок. А сейчас запоминайте явки в Германии и Швейцарии…

Виргилий Леонович, назвав адреса, попросил повторить их. Потом сказал:

— Я где-то читал, что звезды первой величины видны невооруженным глазом.

— Мы видим звезды до шестой величины, — уточнил Павел Карлович, — всего до трех тысяч звезд.

— Прекрасно! — улыбнулся Виргилий Леонович. — Но я трех тысяч, наверное, не вижу. Окуляры мешают.

Постучав по роговой оправе своих очков, он продолжал: