Тем временем Линда боролась с дислексией, хотя никто об этом не знал. В школьном табеле писали что-то вроде: «У Линды есть потенциал, но она неусидчива». Линда чувствовала себя уткой: стороннему наблюдателю казалось, что она расслабленно плывет по течению, а сама она под водой яростно работала лапками.
Она бросила старшую школу, но в итоге всё-таки сдала необходимые экзамены и получила диплом младшего специалиста в области строительных технологий. Она успела побыть водителем, официанткой в баре, строительным подрядчиком, хозяйкой паркетного магазина, страховым агентом, государственным строительным инспектором, оператором налоговой компании, сиделкой в отделении черепно-мозговых травм, собачьей няней по государственной программе помощи пенсионерам – у нее до сих пор есть шрам от укуса песика ши-тцу – и ощипывательницей уток и перепелов в охотничьем домике. А еще Линда вырастила двух дочерей практически самостоятельно.
Я слушала внимательно, стараясь запомнить как можно больше. Я надеялась, что это поможет мне ответить на мучившие меня вопросы: как вышло, что работящая шестидесятичетырехлетняя женщина в итоге оказалась без дома и постоянного жилья и, чтобы выжить, трудится на неблагодарной низкооплачиваемой работе? Почему ей приходится жить в высокогорной глуши, где то и дело выпадает снег и, возможно, водятся львы, в крохотном трейлере и чистить туалеты, положившись на работодателя, который без всякой видимой причины может сократить ее оплачиваемые часы или даже уволить? Каким представляется будущее людям, которые оказались в таком положении?
Никаких откровений мне не явилось, но пришло время возвращаться домой. Я оставила кое-что из своих запасов: мясную нарезку, помидоры, яйца, бекон, сыр, суп, капусту, морковь и хлебцы. По большей части это ушло Линде, потому что Сильвиана сидела на строгой диете.
– Нам это очень кстати, – просто сказала Линда. – До зарплаты у меня осталось десять долларов.
Пока я собирала вещи, Линда и Сильвиана разожгли костер. Для растопки они брали бумагу: выпуски газеты Общества дочерей американской революции или ежедневные отчеты о прибывших в лагерь, где писали, какие участки зарезервированы. Отчеты в любом случае подлежали уничтожению. Я спросила: а если бы дым от газеты «ДАР» мог доставить послание небесам, что бы туда отправили? «Мы уехали на природу! Мы отлично проводим время! Туалеты идеально чистые!» – ответила Линда.
Солнце садилось, начинало резко холодать. Заранее надевшие толстые кофты и рабочие куртки с шерстяной подкладкой Линда и Сильвиана дрожали и говорили о том, что пора начинать готовить ужин. В тот вечер никто не должен был заселяться. Они уже поставили на въезде на территорию табличку «В ЛАГЕРЕ МЕСТ НЕТ».
Поэтому я попрощалась и села в свой грузовичок. Смотрительницы лагеря стояли и махали мне. «Не дайте туристам спалить лес!» – крикнула я. Линда покачала головой и крикнула мне вслед: «Тогда я останусь без работы!»
Глава 2. Конец
В 2010 году на День благодарения – до того, как началась ее бродячая жизнь – Линда Мэй сидела одна в фургоне, в котором она жила в Нью-Ривер. У шестидесятилетней седовласой дамы не было электричества и водопровода, потому что она не могла оплатить коммунальные счета. Она не могла найти работу. Ее пособие по безработице уже иссякло. Семья ее старшей дочери, у которой она жила много лет, сменив за это время несколько низкооплачиваемых работ, недавно переехала в квартиру поменьше. На шестерых человек приходилось только три спальни, и Линде не нашлось бы места. Ей остался только темный трейлер, пойти было некуда.
«Я напьюсь. Потом включу пропан. Я отключусь, и будь что будет, – говорила она себе. – А если проснусь, то зажгу сигарету и взорву нас всех к чертям».
Две ее собачки, Коко и Дудл, смотрели на нее (Дудл, карликовый пудель, умер до того, как Линда перебралась в гостиницу «В тесноте»). Линда засомневалась: может ли она вот так легко взорвать и их тоже? Нет, так нельзя. Вместо этого она решила принять приглашение друзей на праздничный обед.
Но тот миг – мгновение, когда ее воля к жизни пошатнулась, – Линда не могла просто забыть. Она считает себя «счастливым, жизнерадостным человеком». Она никогда всерьез не думала о том, чтобы свести счеты с жизнью. «Просто мне было так плохо, что я не видела иного выхода», – вспоминала она впоследствии. Что-то должно было измениться.