Земля-кормилица Рассказы Очерки

В таких случаях тетушка, уложив в круглый, похожий на маленький улей, липовый коробок куски чистого полотна и передник, поспешно отправлялась в путь. Приходившие за ней люди чаще всего бывали озабочены и неспокойны.

Говорили, будто тетушка приносит людям маленьких ребят. Позже Она узнала, что и сама она была «принесена» тетушкой. Рождение Оны стоило жизни ее матери, которая всего за несколько месяцев до этого похоронила и отца ребенка. Девочка осталась круглой сиротой, родственников у нее не было, и тетушка взяла ее на воспитание.

Со смертью тетушки кончились для Оны светлые дни детства. Еще совсем ребенком она пошла служить в один богатый дом. Как сверкало там стеклянное крыльцо, какое множество было там комнат с зеркалами и мягкими стульями! Оне очень понравились хорошо одетые, любезно разговаривающие между собой господа, однако вскоре девочке пришлось испытать на себе горечь этой новой жизни. Ону наняли смотреть за господскими детьми, которые были немногим моложе ее самой.

Она должна была поочередно носить их, исполнять все их прихоти, а когда дети засыпали, ее посылали на кухню чистить и мыть господскую посуду. Однажды барыня, обвинив Ону в пропаже золотого кольца, прогнала ее. Это была жестокая несправедливость, глубоко ранившая детскую душу. Ону из жалости взял к себе кладбищенский сторож, хороший человек, но горький пьяница, обремененный большой семьей. В том же году, не имея возможности прокормить лишний рот, сторож и отдал ее в услужение к крестьянину Жельвису, искавшему пастушку.

С самого первого дня впряженная в работу, Она выросла в доме Жельвисов, так и не увидав детства. Из пастушки она стала служанкой. Если фигура у нее и вытянулась и раздалась, то лицо изменилось мало: и в восемнадцать лет, и в тридцать она оставалась все такой же широколобой, с крепкими, выдающимися скулами и коротким носом, над которым блестели небольшие голубые глаза, светившиеся необыкновенной теплотой и добротой.

Однажды осенью Она перенесла большое горе, разочаровавшись в первой любви. К тому времени, когда произошло это, ей было уже тридцать пять лет. Незадолго до этого вокруг нее стали вертеться женихи.

Первым был портной, пожилой человек, вдовец, отец четверых детей. Некоторое время он захаживал в дом Жельвиса, но девушка, узнав о его намерениях, стала от него прятаться. Портной был невысокий лысый мужчина, с закрученными вверх усами; навивая их на палец, он обычно начинал свои истории такой фразой:

— Когда я шил графу оверкот[13], вечная ему память…

И непонятно было, кому он желал вечной памяти — графу или «оверкоту».

Все самые значительные события жизни портного начинались с оверкота и кончались тем, что нынче не те времена, люди кособокие, косолапые и порядочного платья носить уже не умеют, шьют себе разные «клеши», гоняясь за обезьяньими модами, — только материал портят. Эта история портного надоела даже Жельвису.

Второй жених, начавший было свататься к Оне, был холостяк из этих же мест, Гаспарас Стуга, не старый еще человек, с приятным лицом. Заходил он к Жельвису только под хмельком. Стуга был очень разговорчив и целые вечера мог проговорить о лошадях: какие были лошади у него, каких коней держал его отец, на каком рысаке ездил он верхом в бытность свою уланом. Вспоминая дни военной службы, Стуга затягивал песенку: «Уланы, бравые уланы». Когда Она провожала его до ворот, он заводил разговор о том, как скучно жить холостяку. Опершись на забор или остановясь посреди двора, он брал девушку за руку, гладил ее и говорил: «Отдай, Оняле, свою белую ручку этому уланику. Ты только одно слово скажи, и я завтра же запрягаю гнедых».

Протрезвившись, Стуга забывал свои обещания.

Женихи стали захаживать к Оне только после того, как по селу пошли слухи о приумноженном Жельвисом приданом батрачки.

Жельвис стал опекуном девушки с тех самых пор, как она появилась у него в доме. Пастушкой Она не получала на руки никакой платы: хозяин пообещал откладывать все ее жалованье на приданое. Когда девочка подросла и на нее легла вся работа по хозяйству, хозяин объявил на двадцать пятом году ее жизни, что положит ей жалованье взрослой работницы. Жельвис без большего труда склонил девушку к согласию, доказывая ей, что в его кармане деньги будут в лучшей сохранности.

Батрачка, привязанная к хозяевам, как к своим родным, чувствовала благодарность за каждый получаемый ею кусок и даже не замечала, что ей за все приходится платить тяжелым трудом.

Каждый год, на второй день рождества, после обеда, хозяин, зайдя на минутку в клеть, возвращался оттуда с большим, стянутым кожаными ремешками кошельком. Усевшись за стол и медленно разворачивая бумагу и тряпки, которыми был обмотан кошель, он подзывал батрачку:

— Оняле, поди-ка сюда! Погляди на свое приданое!

Посадив рядом с собой раскрасневшуюся, смущенную девушку и послюнив палец, мужик начал раскладывать деньги.

— Сотня… две сотни… три… четыре, — торжественно и растроганно произносил он. Прикрыв тряпкой остальные деньги, он хлопал ладонью по отсчитанным бумажкам и объявил: — Две тысячи!