Земля мечты. Последний сребреник

– Кто же тогда еще мертв, кроме человека из Сан-Франциско, инженера?

– Никто.

– А где же мой отец?

– Спроси миссис Лэнгли. Она знает.

– А где доктор Харбин? – Задав этот вопрос, Джек понял, что на самом деле он не хочет это знать, что если бы он знал наверняка, где Харбин, то ему бы самому захотелось убить доктора. Но и это было неправдой. Ему как бы полагалось хотеть прикончить этого человека за то, что он сделал с его матерью и отцом. Но ведь Джек почти не знал ни мать, ни отца, верно? У него остались лишь смутные детские воспоминания о них. А мысль об убийстве была ему чужда. Такие мысли, наверное, могли бы привлечь Пиблса, или Макуилта, или самого Харбина.

– Не понимаю я, – сказал Джек, чувствуя себя идиотом, потому что задавал вопросы совершенно очевидные. – Я имею в виду старые кости в могиле моего отца.

– Сказать тебе правду, так нам никакие тела были не нужны. То, что произошло на высоком берегу, рано или поздно потребовало бы объяснения. Тот старик, когда мы его нашли, был настоящей мумией. Он лежал на земле под дождем. И похож он был на старый кожаный мешок, из которого сшили что-то вроде куклы. Из его рта доносились какие-то звуки, но они были лишены всякого смысла или произносились на языке, которого мы не знали. Не прошло и пяти минут, как он превратился не во что иное, как в груду костей и праха. Прах его все еще часть земли на лугу, а его кости мы положили в брезентовый мешок и притащили домой. Я положил их вместе с балластом в гроб, как уже говорил, а всем, кто спрашивал, говорил, что в гробу лежит Ларс Портленд. Я тогда служил коронером, и у меня не было оснований, чтобы врать, никаких серьезных оснований. Никто меня не подозревал в том, что я приложил к этому руку. А я и не прикладывал до определенного момента. Просто я хотел, чтобы все было шито-крыто. Так оно в точности и было до третьего дня.

Скизикс до этого времени сидел молча на бочонке с гвоздями, слушая разговор Джека и доктора Дженсена. Это были их дела, а ему хватало ума в чужие дела не соваться. Но когда Скизиксу показалось, что Джек уже выговорился, он спросил:

– А как насчет луна-парка? Вы сказали, что этот старик (что там с ним случилось – превратился в прах на высоком берегу?) управлял карнавалом. Что же случилось, когда старик исчез? Луна-парк закрылся? Куда он делся?

– Это настоящая загадка, – сказал доктор, кося глаза в пол. – Он два дня простоял под дождем, и вид у него был такой, что еще немного – и он проржавеет насквозь. Я был готов спорить, что к концу недели от него останется не больше, чем от друга Кеттеринга – ничего, кроме праха и костей. Но тут луна-парк ночью снялся с места и уехал. Вытащили все стойки из земли и исчезли. Я слышал свист каллиопы. Разбудил меня посреди ночи, но пока я выгонял фургон из сарая и ехал до Прибрежной дороги, луна-парк исчез. Только на путях в направлении Скотии в лунном свете поднимался пар. Я приложил ухо к путям и услышал его, поезд двигался на юг. Я поехал за ним – вот что я сделал на следующий день. Доехал до самого Сан-Франциско и оставался там две недели, искал этот склад, хотя и знал, что не найду его там, что, когда мы там были в прошлый раз, он уже исчез. Бесполезной была вся затея, и я знал это, но все же что-то в атмосфере толкало меня делать то, что я делал. И он вернулся на свой манер, я это про склад говорю. Он стал не такой, как несколькими годами раньше, а вы помните – он практически разваливался на части.

Теперь от него остался только скелет здания. В закрытых углах термитная пыль доходила до щиколоток, а в тех местах, куда доставал ветер с залива, пол был чист. Нет, там было немало мусора в виде всяких железных обломков, а также латунных, бронзовых и медных, но в большинстве своем все это срослось под слоями ржавчины и патины, так что я не мог сказать наверняка, чем все это было прежде. Я видел там старые постеры, наклеенные на несколько стенок и оставленные выцветать. В большинстве своем это были цирковые постеры или плакаты для луна-парка, выцветшие из-за непогоды, а под ними слой за слоем обнажались такие же. Словно сами эти стены никогда не знали штукатурки и представляли собой не что иное, как папье-маше, скрепленное клеем из мидий и рачков. Запах напрямую указывал на это. Все это место даже в ветреную погоду пахло приливной заводью, в которой давно не было воды, а все ее содержимое выкипело на солнце.