Земля мечты. Последний сребреник

Хелен видела какие-то закономерности в этом странном поведении – оно каким-то образом было связано с волшебной страной миссис Лэнгли, верно? Все полагали, что именно туда они и отправляются. Один только бог знал, сколько обитателей городка готовились поднять паруса и отправиться в плавание, как доктор Дженсен; кто-то, может быть, намеревался создать для этих целей огромного бумажного змея; кто-то – вызвать какого-нибудь монстра из океана; кто-то еще – соорудить (что?) громадную подзорную трубу из бочонка виски и гигантских очков. А откуда могли взяться очки? Явно из земли мечты, о которой твердила миссис Лэнгли. Началось это все с солнцеворота. С солнцеворотом могло появиться что угодно. С солнцеворотом исчез Ларс Портленд. Он ведь ушел в землю мечты, правда?

Доктор Дженсен пожал плечами. Может, так оно и было. Он хотел туда попасть. Землю мечты определенно с тех пор никто не видел, а уже двенадцать лет прошло. Кеттеринга, который был вместе с ними на берегу, тоже больше никто не видел. Дорога, которую он искал, открылась ему с помощью алхимии. Он говорил что-то об эликсире, о вине, которое пахнет одновременно дегтем, одуванчиками и океанской водой. Но одного эликсира для этого было недостаточно. Еще одной составляющей каким-то образом был и луна-парк, а с ним и восточные ветра, и морской вал с севера, и перемены в погоде. Все это было очень маловероятно, и его приходилось принимать как данность, хотя Алджернон Харбин придерживался другого мнения.

Харбин искал что-то в этом роде, пока поиски не сделали его несчастным. Те его части, что не были запятнаны разрушением и жадностью, совсем зачахли и умерли, а когда ему показалось, что Ларс Портленд добился успехов там, где сам он потерпел поражение, что ж…

Доктор Дженсен покачал головой. Они уже успели побывать в той земле, и не было причин, сказал он, тащиться туда еще раз. Хелен, конечно, была права. Никто из них не знал, куда они направляются и что там найдут. В снах нередко являются предметы не очень красивые, и, как говорит пословица, лишь очень малому числу из наших снов желаем мы сбыться. Но была в этом одна загадка, которая влекла нас, сказал доктор Дженсен, и еще существовало грустное представление, что в наших жизнях обязательно должно быть что-то большее, чем продолжающаяся деградация мира, который мы, обманывая себя, считали прочным. Мы бродим по краю пропасти, казалось ему, и этот край крошится, а мы балансируем на этой ненадежной кромке и повсюду вокруг видим наших друзей – они падают с обрыва и разбиваются о камни внизу, и не существует возможности предсказать, какая из малых площадок, на которые мы ступаем, разрушится под нашим весом, а мы полетим вниз следом за теми, кто уже лежит там, внизу. Должен быть какой-то способ, настаивал он, чтобы все спланировать, крепко держать штурвал и вырулить к берегу, менее окутанному туманами и не с такими отвесными берегами, как те берега, которые мы знаем.

Доктор Дженсен посмотрел на свои карманные часы и вздохнул. Было уже поздно, и в его голосе послышались сентиментальные нотки. С утренним солнцем все будет казаться более радужным. Он отправляется в развлекательный круиз, сказал он, ничего более. Он верил в свои сны, чтобы предположить, что не ослепнет, увидев их наяву. Он предложил всем взять еще по куску пирога, но аппетит был у одного только Скизикса.

Скизикс, подхватив кусок вилкой, сказал, что, если он внезапно окажется в земле своей мечты, то пересечет ее пешком и по дороге заглянет во все таверны – и хорошие, и плохие – подряд, чтобы перекусить. А плохие пусть напоминают ему о том, насколько хороши хорошие. Дело это грустное, сказал он, все это хождение по краю, и по-своему довольно живое. Но для него, казалось, ненадежность дела придавала ему особый аромат; любое место становилось для него скучным, если его существование там было прописано от и до. Доктор улыбнулся и сказал, что Скизикс юн, но настанет день, и он, возможно, увидит мир через другие очки.

* * *