Земля мертвых

Корсо обернулся и увидел Собески при полном параде: белый льняной костюм su mesura[47], шелковый платочек в кармане, однотонная сорочка с итальянским воротничком, замшевые мокасины с бахромой зубчиками…

– Нелегальная слежка, проникновение в жилище путем взлома, посягательство на частную жизнь: будешь регулировать движение на площади Этуаль, дурилка.

Не переставая улыбаться, Корсо взглянул на часы:

– Поздно, Собески. Сейчас 23:45. С этой минуты ты заключен под стражу за убийство Софи Серей.

43

Через полчаса отряд полицейских в форме ворвался в мощеный двор мастерской, чтобы арестовать Филиппа Собески и доставить его на набережную Орфевр для допроса. Художник не оказал ни малейшего сопротивления, не вымолвил ни единого слова, не вызвал адвоката. Он явно собирался отбиваться в одиночку.

Тем временем Корсо успел срочно позвонить Катрин Бомпар, чтобы сообщить ей хорошую и плохую новость – заключавшуюся в одном и том же. Он априори арестовал убийцу из «Сквонка», но при совершенно противозаконных обстоятельствах. Они оба знали, что существуют исключения, отступления от правил, согласованные с судьей по вопросам освобождения и задержаний. Бомпар найдет возможность получить его разрешение и фальсифицирует время ареста.

Кроме того, Стефан позвонил в службу криминального учета, чтобы они детально проверили мастерскую, – необходимо было тем или иным способом обнаружить фрагменты ДНК обеих девушек. В то же время сыщик был уверен, что у Собески имеется тайное логово, где он убивал своих жертв, – есть над чем потрудиться его группе. Теперь, когда в их распоряжении все детали личной жизни преступника, они наверняка обнаружат его убежище.

А пока Корсо любовался главным шедевром Собески. Поразительным доказательством его виновности. Только что завершенное полотно, изображающее Софи Серей, какой ее обнаружили возле свалки Потерн-де-Пеплие. Здесь было все: раскромсанные губы, узлы из нижнего белья, вылезшие из орбит и налитые кровью глаза – все, вплоть до воткнутого в горло камня… То, что могло быть известно только сыщикам и убийце.

В арсенале научной полиции имелись средства для точного определения времени создания картины. В любом случае художник принялся за работу как минимум десять дней назад, то есть спустя несколько дней после смерти Софи…

Надев на Собески наручники, Корсо продолжил обыск, чтобы обнаружить предварительные этюды и наброски к чудовищному полотну. Но не нашел их.

Зато нашел кое-что получше.

Картину, изображавшую страшным образом выгнутое тело посреди пустыря. Настоящий натюрморт – мертвая натура… Произведение не было закончено, но без труда можно было узнать Элен Демора. И опять множество деталей, известных только убийце.

Собески явно готовил серию картин с этим сюжетом. Стриптизерши из «Сквонка» были его «Кувшинками»[48].

Во время поисков в голове Корсо крутились два совершенно разных соображения. Прежде всего ему казалось странным, что художник предпринял так мало предосторожностей. Портрет первой убитой он оставил сохнуть прямо посреди мастерской, а сам работал над вторым изображением, зная, что вот-вот нагрянет судебная полиция, – именно в тот день с утра Корсо и Барби пообещали ему назавтра визит кучи полицейских. Вторая мысль была психологического порядка. Чем дольше он рассматривал картины, тем отчетливее понимал, что побудительный мотив художника-убийцы был самым что ни на есть банальным: он убил этих девушек, чтобы иметь возможность их написать. Мучения и смерть несчастных представляли собой часть творческого процесса, а сцену преступления следовало рассматривать как подлинную декорацию. Собески в реальности осуществил свое произведение, чтобы живописать его на полотне. Его труд представлял собой нечто среднее между перформансом и картиной.

Пока рассуждения Корсо были недостаточно глубокими, элементарными. Жакмар твердил ему, что Собески психопат, асоциальный убийца, не способный на сострадание и жалость. Семнадцать лет заключения, безусловно, только усугубили такую позицию. Он даже не задумывался о том, что может происходить за стенами его мастерской. Главное – творчество. И бывший арестант готов на все ради хорошего сюжета, ради того, чтобы мир соответствовал его собственным представлениям, тому, что он хотел выразить на холсте.

С годами живопись проникла в его сознание, чтобы стать – в некотором роде – орудием преступления. Или хотя бы мотивом преступления. В его больном мозгу смертоубийство и живопись слились воедино. Выбранная жертва представлялась ему лишь черновиком грядущего шедевра.

В ожидании полицейских Корсо не пытался завести разговор с Собески, ему совершенно не хотелось испортить допрос. К тому же он подозревал, что художник не станет ему отвечать.

Заговорит ли он в управлении?

Ни малейшего шанса.