Земля обетованная

Военный помощник просунул голову в комнату и сказал, что пора. Я похлопал Реджи и Марвину в ладоши и последовал за комитетом Конгресса по длинным коридорам, через ротонду Капитолия и Национальный зал статуй, мимо рядов доброжелателей, выстроившихся вдоль стен, мимо почетных караулов, отдающих честь каждому шагу, пока, наконец, не оказался у стеклянных дверей, ведущих на инаугурационную платформу. Сцена за дверью была потрясающей: Толпа покрывала торговый центр непрерывной плоскостью, простираясь далеко за монумент Вашингтона и до мемориала Линкольна, а сотни тысяч ручных флагов, наверное, мерцали под полуденным солнцем, как поверхность океанского течения. На краткий миг, перед тем как зазвучали трубы и меня объявили, я закрыл глаза и произнес молитву, которая привела меня сюда, и которую я буду повторять каждую ночь, когда стану президентом.

Молитва благодарности за все, что мне было дано. Молитва о том, чтобы мои грехи были прощены. Молитва о том, чтобы моя семья и американский народ не пострадали.

Молитва о руководстве.

Тед Соренсен, друг, доверенное лицо и главный спичрайтер Кеннеди, с самого начала поддерживал меня. К моменту нашей встречи ему было почти восемьдесят, но он все еще был острым и остроумным. Он даже путешествовал от моего имени, будучи убедительным, хотя и слегка поднаторевшим в ведении кампании суррогатом. (Однажды, когда наш кортеж мчался по шоссе во время ливня в Айове, он наклонился вперед и крикнул агенту за рулем: "Сынок, я полуслепой, но даже я вижу, что ты слишком близко к этой машине!"). Тед также стал любимцем моей молодой команды спичрайтеров, щедро давая советы и иногда комментируя черновики их речей. Поскольку он был соавтором инаугурационной речи Кеннеди ("Не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас…"), они однажды спросили его, в чем секрет написания одной из четырех или пяти величайших речей в истории Америки. Он ответил, что все просто: Всякий раз, когда они с Кеннеди садились писать, они говорили себе: "Давайте сделаем это достаточно хорошо, чтобы когда-нибудь попасть в книгу великих речей".

Я не знаю, пытался ли Тед вдохновить мою команду или просто запудрить им мозги.

Я точно знаю, что мое собственное обращение не достигло высоких стандартов Кеннеди. В последующие дни оно привлекло гораздо меньше внимания, чем оценки численности толпы, лютый холод, шляпа Ареты Франклин и небольшая заминка, возникшая между мной и председателем Верховного суда Джоном Робертсом во время принесения присяги, из-за которой нам пришлось встретиться в Карточной комнате Белого дома на следующий день для официального повторного выступления. Некоторые комментаторы посчитали, что речь была излишне мрачной. Другие усмотрели в ней неуместную критику предыдущей администрации.

Тем не менее, закончив выступление, я почувствовал удовлетворение от того, что говорил честно и убежденно. Я также почувствовал облегчение от того, что записка на случай террористического инцидента осталась в моем нагрудном кармане.

Когда главное событие осталось позади, я позволил себе расслабиться и погрузиться в зрелище. Меня тронуло зрелище того, как Буши поднимаются по лестнице к своему вертолету и поворачиваются, чтобы помахать рукой в последний раз. Я чувствовал гордость, держа Мишель за руку, когда мы прошли часть маршрута парада. Меня умиляли участники парада: морские пехотинцы, оркестры мариачи, астронавты, летчики Таскиги и, особенно, школьные оркестры из всех штатов Союза (включая маршевую группу моей альма-матер Punahou — Go Buff 'n Blue!).

В этот день была лишь одна печальная нота. Во время традиционного посленаугурационного обеда в Капитолии, между тостами и презентациями наших хозяев в Конгрессе, Тедди Кеннеди, которому недавно была сделана операция по удалению раковой опухоли мозга, упал во внезапном, сильном припадке. В комнате воцарилась тишина, когда вбежали медики скорой помощи. Жена Тедди, Вики, следовала рядом с ним, когда его увозили на каталке, ее лицо было поражено страхом, а остальные с тревогой гадали о его судьбе, но никто из нас не представлял себе политические последствия, которые в конечном итоге будут вытекать из этого момента.

В тот вечер мы с Мишель посетили в общей сложности десять инаугурационных балов. Мишель была шоколадно-коричневой в своем струящемся белом платье, и на первом же балу я взял ее на руки, закружил и стал шептать ей на ухо всякие глупости, пока мы танцевали под возвышенное исполнение песни "At Last" в исполнении Бейонсе. На балу главнокомандующего мы разделились, чтобы потанцевать с двумя очаровательными и по понятным причинам нервничающими молодыми военнослужащими.

Остальные восемь мячей мне трудно вспомнить.