Земля обетованная

Тем не менее, Медведев был далек от попустительства. Во время наших дискуссий о нераспространении он ясно дал понять, что у России есть свой приоритет: она хочет, чтобы мы пересмотрели решение администрации Буша о строительстве системы противоракетной обороны в Польше и Чехии. Он говорил, как я полагал, от имени Путина, который правильно понял, что главная причина, по которой поляки и чехи стремятся разместить у себя нашу систему, заключается в том, что она гарантирует увеличение военного потенциала США на их территории, обеспечивая дополнительный заслон против российского запугивания.

Правда в том, что, не зная русских, мы уже пересматривали идею наземной противоракетной обороны в Европе. Перед моим отъездом в Лондон Роберт Гейтс сообщил мне, что планы, разработанные при Буше, были признаны потенциально менее эффективными против наиболее актуальных угроз (в основном Ирана), чем предполагалось изначально. Гейтс предложил мне распорядиться о проведении анализа других возможных конфигураций, прежде чем принимать какое-либо решение.

Я не был готов удовлетворить просьбу Медведева включить соображения противоракетной обороны в предстоящие переговоры по СНВ. Однако я считал, что в наших интересах уменьшить беспокойство России. И удачно выбранное время позволило мне сделать так, чтобы Медведев не уехал из Лондона с пустыми руками: Я представил свое намерение пересмотреть наши планы в Европе в качестве демонстрации готовности обсуждать этот вопрос в духе доброй воли. Я добавил, что прогресс в прекращении ядерной программы Ирана почти наверняка повлияет на любое мое решение — не слишком тонкое послание, на которое Медведев отреагировал еще до того, как оно было переведено.

"Я понимаю", — сказал он по-английски, слегка улыбнувшись.

Перед отъездом Медведев также передал мне приглашение посетить Москву летом, на что я был склонен согласиться. Проводив взглядом его кортеж, я повернулся к Бернсу и Макфолу и спросил, что они думают по этому поводу.

"Я буду честен, господин президент", — сказал Макфол. "Я не знаю, как все могло пройти лучше. Он выглядел гораздо более открытым для ведения бизнеса, чем я ожидал".

"Майк прав", — сказал Бернс, — "хотя мне интересно, как много из того, что сказал Медведев, было предварительно согласовано с Путиным".

Я кивнул. "Скоро мы все узнаем".

К концу лондонского саммита G20 удалось заключить соглашение в ответ на мировой финансовый кризис. Итоговое коммюнике, которое будет выпущено совместно присутствующими лидерами, включало приоритеты США, такие как дополнительные обязательства по стимулированию экономики и отказ от протекционизма, наряду с мерами по ликвидации налоговых гаваней и улучшению финансового надзора, которые были важны для европейцев. Страны БРИКС могут указать на обязательство США и Европейского союза изучить возможные изменения в их представительстве во Всемирном банке и МВФ. В порыве энтузиазма Саркози схватил меня и Тима, когда мы уже собирались покинуть зал.

"Это соглашение является историческим, Барак!" — сказал он. "Это произошло благодаря вам… Нет, нет, это правда! И господин Гайтнер здесь… он великолепен!". Затем Саркози начал скандировать фамилию моего министра финансов, как болельщик на футбольном матче, достаточно громко, чтобы повернуть несколько голов в зале. Мне пришлось рассмеяться не только над явным дискомфортом Тима, но и над пораженным выражением лица Ангелы Меркель — она только что закончила просматривать формулировки коммюнике и теперь смотрела на Саркози так, как мать смотрит на непокорного ребенка.

Международная пресса оценила саммит как успешный: Сделка не только оказалась более существенной, чем ожидалось, но и наша центральная роль в переговорах помогла хотя бы частично переломить мнение о том, что финансовый кризис навсегда подорвал лидерство США. На заключительной пресс-конференции я старался отдать должное всем, кто сыграл свою роль, особенно похвалив Гордона Брауна за его лидерство и заявив, что в этом взаимосвязанном мире ни одна страна не может справиться в одиночку. Решение больших проблем, сказал я, требует такого международного сотрудничества, которое было продемонстрировано в Лондоне.

Два дня спустя репортер продолжил эту тему, спросив о моих взглядах на американскую исключительность. "Я верю в американскую исключительность", — сказал я. "Точно так же, как я подозреваю, что британцы верят в британскую исключительность, а греки — в греческую исключительность".