Земля обетованная

Мы ничего не добились. Хотя по американским стандартам крупнейшие экономики Европы являются либеральными, во главе их почти всех стояли правоцентристские правительства, избранные под обещание сбалансированного бюджета и реформ свободного рынка, а не увеличения государственных расходов. Германия, в частности, — единственный настоящий экономический центр Европейского союза и его самый влиятельный член — продолжала считать фискальную правильность ответом на все экономические беды. Чем больше я узнавал Ангелу Меркель, тем больше она мне нравилась; я находил ее устойчивой, честной, интеллектуально строгой и инстинктивно доброй. Но она также была консервативна по темпераменту, не говоря уже о том, что была умным политиком, знающим свой электорат, и всякий раз, когда я предлагал ей показать пример Германии, потратив больше средств на инфраструктуру или снижение налогов, она вежливо, но твердо отвечала. "Да, Барак, я думаю, что, возможно, это не лучший подход для нас", — говорила она, слегка нахмурившись, как будто я предлагал что-то немного непристойное.

Саркози не стал большим противовесом. В частном порядке он выразил симпатию к идее экономического стимулирования, учитывая высокий уровень безработицы во Франции ("Не волнуйся, Барак… Я работаю над Анжелой, вот увидишь"). Но ему было трудно отойти от фискально-консервативных позиций, которые он сам занимал в прошлом, и, насколько я могу судить, он не был достаточно организован, чтобы разработать четкий план для своей страны, а тем более для всей Европы.

И хотя премьер-министр Великобритании Гордон Браун согласился с нами в том, что европейским правительствам необходимо увеличить краткосрочные расходы, его лейбористская партия потеряла большинство в парламенте в мае 2010 года, и на смену Брауну пришел лидер консерваторов Дэвид Кэмерон. В возрасте около сорока лет, с моложавой внешностью и нарочитой неформальностью (на каждом международном саммите он первым делом снимал пиджак и ослаблял галстук), Кэмерон, получивший образование в Итоне, обладал впечатляющим знанием вопросов, владением языком и легкой уверенностью человека, на которого жизнь никогда не давила слишком сильно. Мне лично он понравился, даже когда мы столкнулись лбами, и в течение следующих шести лет он проявил себя добровольным партнером по целому ряду международных вопросов, от изменения климата (он верил в научные данные) до прав человека (он поддерживал равенство браков) и помощи развивающимся странам (на протяжении всего своего пребывания на посту он сумел выделить 1,5 процента бюджета Великобритании на иностранную помощь, что значительно больше, чем я когда-либо убедил бы одобрить Конгресс США). В экономической политике Кэмерон придерживался ортодоксальной теории свободного рынка, обещая избирателям, что его платформа сокращения дефицита и урезания государственных услуг, наряду с реформой регулирования и расширением торговли, откроет новую эру конкурентоспособности Великобритании.

Вместо этого, что вполне предсказуемо, британская экономика еще больше погрузится в рецессию.

Упорное принятие жесткой экономии ключевыми европейскими лидерами, несмотря на все противоположные доказательства, было более чем обескураживающим. Но, учитывая все остальное, ситуация в Европе не давала мне спать по ночам. Однако все начало меняться в феврале 2010 года, когда кризис суверенного долга Греции стал угрожать распаду Европейского союза и заставил меня и мою экономическую команду искать пути предотвращения очередного витка глобальной финансовой паники.

Экономические проблемы Греции не были новыми. На протяжении десятилетий страна страдала от низкой производительности труда, раздутого и неэффективного государственного сектора, массового уклонения от уплаты налогов и непосильных пенсионных обязательств. Несмотря на это, на протяжении 2000-х годов международные рынки капитала с удовольствием финансировали постоянно растущий дефицит Греции, точно так же, как они с удовольствием финансировали кучу субстандартных ипотечных кредитов в США. После кризиса на Уолл-стрит настроение стало менее благодушным. Когда новое правительство Греции объявило, что дефицит бюджета страны значительно превысил предыдущие оценки, акции европейских банков упали, а международные кредиторы отказались давать Греции больше денег. Страна внезапно оказалась на грани дефолта.

Обычно перспектива того, что небольшая страна не сможет вовремя оплатить свои счета, имеет ограниченный эффект за пределами ее границ. ВВП Греции примерно равен ВВП Мэриленда, и другие страны, столкнувшиеся с подобными проблемами, как правило, смогли договориться с кредиторами и МВФ, что позволило им реструктурировать свой долг, сохранить свою международную кредитоспособность и в конечном итоге встать на ноги.