Мы слышали это снова и снова, особенно в первые месяцы кампании — защитный пессимизм, ощущение в черном сообществе, что Хиллари — более безопасный выбор. С такими национальными фигурами, как Джесси Джексон-младший (и более недовольный Джесси-старший), за нашей спиной, мы смогли получить хорошее количество ранних одобрений от афроамериканских лидеров, особенно от молодых. Но многие предпочли подождать и посмотреть, как я справлюсь, а другие чернокожие политики, бизнесмены и пасторы — то ли из искренней лояльности к Клинтонам, то ли из желания поддержать запредельного фаворита — выступили в поддержку Хиллари еще до того, как у меня появился шанс привести свои аргументы.
"Страна еще не готова", — сказал мне один конгрессмен, — "а у Клинтонов долгая память".
Между тем, были активисты и интеллектуалы, которые поддерживали меня, но рассматривали мою кампанию в чисто символических терминах, подобно предыдущим кампаниям Ширли Чисхолм, Джесси Джексона и Эла Шарптона, как полезную, хотя и преходящую платформу, с которой можно возвысить пророческий голос против расовой несправедливости. Не веря в возможность победы, они ожидали, что я займу самые бескомпромиссные позиции по всем вопросам, от позитивных действий до возмещения ущерба, и были постоянно начеку, ожидая любых намеков на то, что я, возможно, трачу слишком много времени и энергии на обхаживание средних, менее прогрессивных белых людей.
"Не будь одним из тех так называемых лидеров, которые принимают голоса чернокожих как должное", — сказал мне один из сторонников. Я с пониманием отнесся к этой критике, поскольку она была не совсем ошибочной. Многие демократические политики действительно воспринимали черных избирателей как должное — по крайней мере, с 1968 года, когда Ричард Никсон решил, что политика белого расового недовольства — самый верный путь к победе республиканцев, и тем самым оставил черных избирателей, которым некуда было идти. Этот расчет был сделан не только белыми демократами. Не было ни одного чернокожего выборного должностного лица, рассчитывавшего на голоса белых, чтобы остаться на посту, который не знал бы о том, от чего, по крайней мере, косвенно предостерегали Экс, Плауфф и Гиббс — что слишком большое внимание к гражданским правам, неправомерным действиям полиции или другим вопросам, которые считались специфическими для чернокожих, рискует вызвать подозрение, если не ответную реакцию, со стороны более широкого электората. Вы могли бы решить высказаться в любом случае, по совести, но вы понимали, что за это придется заплатить — что черные могут практиковать стандартную политику специальных интересов фермеров, любителей оружия или других этнических групп только на свой страх и риск.
Конечно, это была часть причины, по которой я участвовал в выборах, не так ли, чтобы помочь нам освободиться от таких ограничений? Чтобы заново представить себе, что возможно? Я не хотел быть ни просителем, всегда находящимся на периферии власти и ищущим милости у либеральных благодетелей, ни постоянным протестующим, полным праведного гнева в ожидании, когда белая Америка искупит свою вину. Оба пути были проторены; оба, на каком-то фундаментальном уровне, были рождены отчаянием.
Нет, главное было победить. Я хотел доказать черным, белым, американцам всех цветов кожи, что мы можем преодолеть старую логику, что мы можем сплотить рабочее большинство вокруг прогрессивной программы, что мы можем поставить такие вопросы, как неравенство или отсутствие возможностей для получения образования, в самый центр национальных дебатов, а затем действительно выполнить поставленные задачи.
Я знал, что для достижения этой цели мне необходимо использовать язык, обращенный ко всем американцам, и предлагать политику, которая касается каждого — первоклассное образование для каждого ребенка, качественное здравоохранение для каждого американца. Мне нужно было принять белых людей в качестве союзников, а не препятствий для перемен, и рассматривать борьбу афроамериканцев в контексте более широкой борьбы за честное, справедливое и щедрое общество.
Я понимал риски. Я слышал приглушенную критику, которая доносилась до меня не только от соперников, но и от друзей. Как акцент на универсальных программах часто означал, что льготы были менее непосредственно направлены на тех, кто больше всего в них нуждается. Как обращение к общим интересам сбрасывало со счетов продолжающиеся последствия дискриминации и позволяло белым избежать полной ответственности за наследие рабства, Джима Кроу и их собственные расовые взгляды. Как это накладывает на чернокожих людей психологическое бремя, заставляя их постоянно проглатывать законный гнев и разочарование во имя какого-то далекого идеала.