Земля обетованная

Как всегда – это полный обед. И так тоже повелось с первого раза. Когда его спросили: «Чего тебе?», – и он ответил: «Пообедать».

Здесь не курили, еда была вкусной и сытной, и в развешенных по стенам клетках пели птицы. Как-то, заметив, что он вслушивается в птичье пение, сидевший за соседним столом немолодой, судя по обильной проседи в ухоженной бороде, но крепкий кряжистый мужчина с гордостью показал ему на клетку с самым голосистым.

– Мой это, – и стал объяснять: – Вот, принёс, чтоб молодые учились. Они ж друг у дружки перенимают.

– Так это школа, – радостно удивился Эркин.

– Это ты точно сказал, парень, – кивнул мужчина. – Ну, а мой учителем. Я его к самому Рогожину возил, чтоб от его певунов вот энто колено взять.

Слово за слово, услышав, что Эркин из Алабамы, бородач требовательно сказал:

– Не слышал тамошних. Ну-ка, покажи.

Эркин, как смог, тихонько посвистел, подражая слышанному на выпасе. К его удивлению, все птицы сразу замолчали, словно тоже прислушивались, а от соседних столов стали заинтересованно оборачиваться. И под одобрительные кивки людей Эркин закончил уже практически в полный голос. Конечная трель у него не очень получилась: не хватило дыхания, но бородач кивнул.

– Понятно. Небогато, конечно, наши больше колен дают, но одно там очень ничего было.

– Лешева дудка с каким переливом, заметил? – откликнулись от соседнего стола. – Надо подумать.

– Подумаем, – кивнул бородач.

Эркину уже надо было бежать в школу, и он простился с бородачом, даже не спросив его имени и не представившись. Но теперь, когда они иногда сталкивались в трактире, то кивали друг другу, и Эркин с удивлением заметил, что относиться к нему здесь стали заметно приветливее, видно, бородач занимал здесь не последнее место.

Сегодня его не было. Эркину хотелось спросить о нём, но как, не зная имени, объяснить, о ком речь, да и пора уже. Он расплатился и ушёл.

И снова шёл быстро. Не от боязни опоздать, нет, он был уверен в своём чувстве времени, а от ощущения своей силы и ловкости, от радостного чувства владения своим телом. Да, он набрал свою силу, взял всё, что ему было отпущено, и гибкость его, разработанность суставов, то, что уже сам сделал, – всё его. И уже возле завода пошёл в общей толпе.

– Хей! – окликнул его Маленький Филин.

И изумлённо уставился на Эркина, услышав вместо русского «Привет» или «Здравствуй» приветствие на шауни.

– Ты ж… ты ж не знаешь… – наконец выдохнул он.

– Не знаю, – кивнул Эркин. – Но я учусь.

Маленький Филин открыл было рот, но они уже у проходной. Пропуска… табельные номера… а дальше уже каждый к своей бытовке, а они у всех бригад не просто разные, а зачастую в разных коридорах.

У себя Эркин быстро переоделся. Совсем тепло, но чего-то небо опять хмурится, и он сунул в карман куртки свою рабскую шапку. Среди замызганных кепок и выцветших пилоток она смотрелась нормально, он потому и принёс её на смену ушанке.

– Мужики, готовы? – Медведев уже стоит в дверях. – Тогда айда.

Пятничная смена особая. Впереди два дня выходных, неделя свалена, так что… так что давай, старшой, полчаса побегаем – глядишь, на минуту раньше уйдём.

– Мороз, давай сюда. Откати их к путям, щас платформу подгонят.

– Ага, понял.

– Миняй, куд-ды ты её, давай левее.

У Медведева из-под кепки выбиваются слипшиеся от пота волосы. Ему пятничная смена – лишняя головная боль: задела оставлять нельзя, всё за смену разгрести надо.

Начали смену при солнце, а уже прожекторы включили.

– А насколько по асфальту катить легче.

– Ага, это ты сообразил, а тормозить? То-то!

– Ряха, мать твою, не мельтеши под ногами!

– Саныч, давай дурынду сюда!

– Мороз, без тебя закатят! Давай на мешки!

– А куда их?

– Геныч там. Увидишь!

И оглушающий звон обеденного сигнала. И хотя многие бросали свою ношу там же, где их застал звонок, Эркин всё-таки дотащил и свалил в штабель свой мешок.

– Упрямый ты, – хмыкнул Геныч, помогая выровнять ряд.

– Ага, – выдохнул Эркин, восстанавливая дыхание. – Айда?

– Айда, – согласился Геныч.

В столовой тоже всё как всегда вечером в пятницу. Выбор поменьше или вообще бери, что осталось, и народу немного.

Эркин, как обычно, сел с Колькой. Потом к ним подсели Петря с Серёней. Они собирались в воскресенье на танцы с дракой и договаривались кто кому втыкать будет. Эркин переглянулся с Колькой, и тот хохотнул:

– Как бы вам не навтыкали.

Петря пренебрежительно сплюнул, а Серёня вдруг согласился:

– Если с Николина конца, то могут. Там Тёмка, ну, он на масленичных всех перестоял.

– Он вам и навтыкает, – понял, о ком говорят, Эркин и встал.

Своё он уже съел, а впустую сидеть за столом не любил. Засмеялся, вставая, и Колька.

– Это уж точно.

К выходу они шли не спеша, чтобы всё отведённое на перерыв время использовать на полную катушку.

– А ты? – спросил Эркин. – Пойдёшь на танцы?

Колька пожал плечами.

– Не знаю, – и тихо. – Так на земле наломаешься…

Эркин кивнул. В самом деле, Колька один и кормилец, и добытчик, и работник, какие уж тут танцы. Это молодым гулять, силу тешить да перед девками красоваться. Они – парни, а Колька – хоть и холостой, а мужик. И неожиданно для себя спросил: