Земля обетованная

— Мы записали это через четыре часа после выстрелов в баре «Сестра дракона». Сразу после убийства Мэй Лун. Мы не знаем, откуда был сделан звонок. В те дни это не так просто было определить. Ты звонил Мириам, после того как понял, что она не собирается играть в твою игру.

Из крошечного микрофона его игрушки послышался скрежет, как от старой граммофонной пластинки. Это действительно был я. И я был зол. Очень зол.

— Мириам. Мириам!

Пауза. И затем:

— Бирс? Где ты? Что случилось? Пожалуйста, приезжай домой. Мы можем все решить. Я люблю тебя, милый. Я тебя люблю.

Ужас в ее голосе был реален.

— К черту твою любовь! — заорал я.

— Рики скоро пойдет спать, милый. Не буди его. Он очень не любит, когда мы ссоримся. Пожалуйста…

— Хватит врать! — заревел я.

Разговор неожиданно закончился. Похоже, что я бросил трубку.

Стэп молчал. Вид у него был довольный.

Подвал словно ожил. Я чувствовал всепроникающее присутствие жены, напоминающее сладкий влажный запах дерева, смешанный с пылью.

Работает телевизор. Она присоединила к нему видеомагнитофон. Это что-то новенькое. Большая блестящая видеокамера.

— Мириам! Мириам! Откуда это взялось? Мы не можем себе позволить такие вещи.

Камера стоит на треножнике лицом к комнате, большая и уродливая. Она присоединена кабелем к видеомагнитофону. Я понятия не имею, зачем она здесь. Рики в школе. Я пришел домой чуть пораньше. Мириам не было. Потом она появилась, и я увидел, что жена взволнована. Возможно, немного смущена.

Она потащила меня в подвал посмотреть на камеру.

— Я ее не покупала, глупый. Ты знаешь Кэтлин Сандерсон?

— Нет.

— Да знаешь, просто не хочешь вспомнить. Ее муж работает на фирму «Сони» или что-то в этом роде. У него есть такие штуки… Их вставляют в уши. Так вот, эти камеры они раздают, чтобы узнать мнение потребителей.

— Хочешь сказать, что это бесплатно?

— Бесплатно, — вздохнула Мириам. — Что за проблема? Смотри…

Она нажимает на кнопки видеомагнитофона. Мне показалось, что она что-то уже записывала, а потом прервала запись. В этих игрушках я ничего не понимаю, но Мириам, похоже, их обожает. В телевизоре появляется картинка. Рики корчит гримасы, ему скучно. Наконец, поет песню, что-то из «Улицы Сезам». У него смущенный вид.

— Смотри, какая прелесть, — говорит она. — Останутся воспоминания.

Я стучу себя по голове.

— Мне и этого достаточно.

— Ты из каменного века, Бирс. Смотри…

Она вставляет магнитофонную ленту, встает перед микрофоном, разлохмачивает волосы и изображает рок-звезду. Поет что-то лирическое.

Спустя минуту останавливается и смотрит на меня.

— Твоя очередь, — говорит она, указывая на камеру.

— Нет, нет.

Я не в форме. На мне обычная одежда, потому что я работаю на верфи под прикрытием. Занятие это такое скучное, что я даже пожаловался Мириам. Это на меня не похоже.

— Сделай это ради меня, — говорит она. — Мне так нравятся все эти новинки. Камеры и прочее. Так много можно сделать. Это как Голливуд.

— Голливуд — фабрика снов. Или ночных кошмаров.

— Он замечательный.

— Я не знаю, как с этим управляться.

— Не беспокойся. Я тебе помогу. Встань туда.

Меня ставят напротив камеры. Я смотрю в ее мертвый стеклянный глаз. Мириам перематывает вперед пленку. Слушаю писк. Затем вступает монотонный бой барабана, царапающие звуки банджо, дуэт мужского и женского голосов, пение такое совершенное и прекрасное, что я просто не представляю, как люди могут это исполнить. Слышатся взволнованные голоса.

— Спой, Бирс, — приказывает она.

— Я не знаю слов. Не умею петь.

— Пой!

Она приглушает звук магнитофона. Приглашает меня.

— Давай. Ради меня. Пожалуйста. Потом мы пойдем наверх, и я сделаю все, чего ты захочешь. Даже… Не знаю. Ты сам скажешь.

Это совсем на нее не похоже.

— Мириам…

Она приподнимает подол алого платья, он кружится вокруг длинных загорелых ног в такт музыке. Я моргаю. Под платьем нет белья.

— Сделаем так, — говорит она, — если не хочешь петь, просто скажи это. Представь, что я кинорежиссер или что-то в этом роде. Сыграй, Бирс. Притворись хоть раз в жизни. Сделай это ради меня. Пожалуйста.

Мне очень не хочется разочаровывать ее, хотя я и чувствую себя дураком. Но мы с ней в нашем пыльном старом подвале, где нас никто не видит. А после она спрячет эту запись в ящике за телевизором. Он стоит на столе экраном к стене, потому что передние ножки слишком слабые и неустойчивые. Это — единственное положение, из которого он не сможет свалиться.

Я бормочу рефрен. Эти слова исполнены отчаяния и ненависти.

— Сыграй, Бирс, — кричит она на меня. — Разозлись. Войди в роль.

— Не хочу, — жалуюсь я, как ребенок.

— Выдай мне чувство! Выдай бешенство, черт возьми!

Она подходит и сильно бьет меня по лицу.

Я смотрю в камеру и ору — громко, оскорбленно и зло. Рефрен песни отражает мои чувства.