Земля обетованная...

— Говорят, что чудак хуже выкреста… Выходит, правы люди… Ну, а если, скажем, она не отыщется? — Раввин повернулся к Хаиму. — Тогда что? Не уедете? Глупости! Разумеется, не потому, что живете у нас или мешаете нам… Боже упаси! Но вы холуц, мой дорогой мальчик, прошли «акшару», и ваше место теперь только в Эрец-Исраэль! И потом, скажите на милость, что вы нашли в этой глухонемой шиксе?[34] Она ухаживала за вами во время болезни? Да! Ну и что из этого? А наша тетя Бетя разве мало для вас сделала? А мы все? Кто готовил вам еду? Кто как не Цилечка ходила для вас к туркам за козьим молоком? А знаете, какие там собаки?! Вы хоть раз этим поинтересовались? Иметь мне столько счастливых лет, сколько раз Цилечка возвращалась с молоком испуганная и, как мел, бледная! По-вашему, это ничего не значит?

Праздничный обед был испорчен. О помолвке не могло быть и речи. Раввин это понял. Он встал. Поднялся и Хаим, поблагодарил за обед и направился было к двери, но его остановила фельдшерица.

— Вы не проводите меня? — тихо спросила она.

— Пожалуйста, — неохотно ответил Хаим.

Раввин отозвал фельдшерицу и, нагнувшись к ее уху, зашептал:

— Вдолбите этому придурку, что на имя Цилечки в иерусалимском «Империал бэнк оф Бритн» лежат не меньше и не больше, как двенадцать тысяч фунтов стерлингов! Вы слышите, тетя Бетя?! Двенадцать тысяч! Растолкуйте ему, что это означает! Не то, я вижу, он не очень большой умник и не слишком маленький дурак… Ходит в драных портках, а корчит из себя вельможу…

— Я знаю, реббе… Вы же сами видите, парень, оказывается, с фантазией! — ответила фельдшерица. — Но можете не сомневаться, я постараюсь… Какой еще может быть разговор!..

Когда Хаим и тетя Бетя подошли к ее дому, она спросила его, сверкнув толстыми стеклами очков:

— Вы любите Ойю?

— Да! — не задумываясь, ответил Хаим.

Фельдшерица тяжело вздохнула.

— Я поняла это лишь сегодня. И вижу, что вы не доверяете мне. Напрасно… Не меряйте всех одной меркой. Слышите?

Хаим пожал плечами. Фельдшерица пригласила его зайти к ней на минутку.

— Идемте, я вам говорю! Понимаете? Я вам не враг…

Переступив порог, Хаим нерешительно остановился. Чистенькая комнатка, тюлевые занавески, стол под белой скатертью. Закрытая дверь, видимо, вела в другую комнату или кухню.

— Откройте эту дверь, — ласково проговорила тетя Бетя, с грустной улыбкой посматривая на Хаима. — Нелегко вам будет жить, мальчик мой: робость не самое лучшее качество мужчины. — И, видя, что Хаим по-прежнему стоит в нерешительности, сама толкнула дверь. В маленькой, слабо освещенной комнатке, забившись в угол, стояла испуганная Ойя.

— Ну вот видите? Не все люди сделаны на одну колодку. Они разные… Запомните это на всю жизнь! — сказала тетя Бетя. — Бедняжка прибежала ко мне на рассвете в рваном платье, босая, в синяках. Я ничего не могла понять! Что случилось?.. Видите, какой ценой она отстояла свою честь!

Хаим гладил исцарапанные руки Ойи, нежно обнимал ее, а девушка от испуга и радости вздрагивала, словно в ознобе.

— Она была у знаменитого здесь Стефаноса, — продолжала тетя Бетя. — Вы его, конечно, не знаете, чтоб он сгорел. А теперь вам надо поскорее уходить, упаси вас бог проговориться, что она у меня… Слышите? Вы отсюда уедете, а я останусь доживать свои дни… У меня, как вы понимаете, в банке нет капиталов… Но я не жалуюсь. Много ли мне нужно!.. Всю жизнь я помогала людям, помогу и вам…

Хаим хотел сказать фельдшерице, что она дважды вернула ему жизнь: и тогда, когда помогла побороть тяжкую болезнь, и теперь, когда приютила его любимую девушку. Хаим хотел сказать этой старой доброй женщине, вернувшей его к жизни и теперь дарившей ему счастье, но тетя Бетя прервала его на первом же слове.

— Прошу вас, уходите, — сказала она. — С нашим реббе будьте осторожны! Вы еще не знаете его! И не надо вам знать… Жили у него? Поправились? И слава богу… А вас я понимаю! Думаете, нет? Любите? Что ж, и это богом дано. Но сказать вам правду, как сыну своему, ума не приложу, как вы будете жить вместе?! Вы же едете туда! Дай бог, чтоб вам обоим было хорошо! Но жизнь скверная… Ой, какая это скверная жизнь, чтобы вы ее лучше не знали!..

3

Обшарпанный и неуклюжий трансатлантический пароход, некогда славившийся своей скоростью, медленно выходил из бухты, оставляя позади замызганные торговые суденышки, причудливые рыболовецкие баркасы, стоявшие в стороне грозные сторожевые суда британского флота и вытянувшиеся вдоль берега убогие киприотские строения. Широкий шлейф дыма, густыми клубами валивший из двух больших труб, словно черным занавесом заслонял остров.

В каютах, на палубах судна — всюду чемоданы, саквояжи, тюки и люди, люди, люди. Уставшие, возбужденные, встревоженные: впереди, там, где-то за этим синим маревом, их ждала новая жизнь. Какая будет она? Лучше ли той, что они сейчас оставляли? Молодая женщина с гладко зачесанными, собранными в пышный узел черными волосами, увидев стоявшую поблизости испуганную хрупкую девушку в легком платьице, пригласила ее присесть рядом с собой на ящик.