Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Среди средневековых обычаев, которые сохранялись в Черте, когда весь остальной мир уже давно забыл о них, было использование народных прозвищ вместо настоящих фамилий. Фамилии существовали только в официальных документах, таких как паспорта. В большинстве случаев людей знали по прозвищам, прозаичным или колоритным, полученным в связи с их профессией, физическими особенностями или выдающимися достижениями. Среди моих соседей в Полоцке были Янкель Парикмахер, Мулье Слепой, Моше Шестипалый; членов их семей тоже называли по этим прозвищам, как например, «Миреле, племянница Моше Шестипалого».

Позвольте рассказать вам о моём семейном древе, поднять ввысь фамильный герб и узнать, какие герои оставили в моей судьбе тот след, который отличает меня от других. Позвольте мне разыскать своё имя в летописях Черты.

В деревне Юховичи, что находилась в шестидесяти верстах от Полоцка, старейший житель всё ещё помнил прадеда моего отца, когда мой отец был мальчишкой. Его звали Леви Трактирщик, и в этом имени не было упрека. Его сын Хаим преуспел в деле отца, но позже занялся стекольным ремеслом и научился ловко мастерить всякую всячину, благодаря чему смог преумножить свой слишком скудный заработок.

Хаим Стекольщик считался человеком с прекрасным самообладанием, мудрым в быту, честным в делах. Рахиль Лия, его жена, славилась ещё большей житейской мудростью, чем он. Она была деревенской советчицей во всех жизненных неурядицах. Отец запомнил свою бабушку высокой, стройной, красивой пожилой женщиной, активной и независимой. В то время ещё не придумали атласных лент для волос и отделанных кружевом шляпок, и Рахиль Лия носила на своей бритой голове величавый кнупф*, или тюрбан. В Шаббат и по праздникам она посещала синагогу в длинной прямой накидке, доходящей ей до лодыжек, она носила её небрежно, продев лишь одну руку в рукав, с другого плеча рукав свисал пустым.

Хаим родил Иосифа, а Иосиф родил Пинхаса, моего отца. Невольно задумаешься, порождением чего стала я. Иосиф унаследовал ремесло, доброе имя и скудную часть отцовского имущества и неотступно следовал семейной традиции честности и бедности вплоть до дня своей смерти. Впрочем, в Юховичах никогда не слышали ни об одном члене этой семьи, даже о сомнительном кузене, который не был бы погружен в нищету по самые пейсы. Но здесь это была обычная история, вся деревня Юховичи была на грани нищеты.

Иосиф был заурядным работником, заурядным ученым, заурядным хасидом. В одном он был удивительно хорош – он вечно ворчал. Хотя злым он не был, но взрывался при малейшей провокации, и даже в самом безмятежном своём состоянии получал очень мало удовольствия от жизни. Он словно вывернул наизнанку пословицу и жил, считая, что нет добра без худа. Условия жизни подбрасывали ему немало пищи для пессимизма, да и жизнерадостные соседи попадались нечасто. И всё же, определённая доля уныния была неотъемлемой частью его самого. И так же, как он не доверял всему миру, так Иосиф не доверял и самому себе, что делало его застенчивым и неловким в компании. Мама рассказывает, что на свадьбе своего единственного сына, моего отца, Иосиф всю ночь просидел в углу, даже ни разу не улыбнувшись, в то время как гости танцевали, смеялись и веселились.

Возможно, из-за недоверия к браку Иосиф оставался холостяком до преклонного двадцатипятилетнего возраста. Тогда он взял себе в жёны такую же бедную, как он, девушку-сироту, а именно Рахиль, дочь Исраэля Киманьера, мир праху его.

Моя бабушка была такой нежной и жизнерадостной, когда я с ней общалась, что, мне кажется, она должна была быть веселой женой. Надо думать, моему дедушке нравилось её общество, потому что её попытки показать ему мир через розовые очки давали бы ему возможность регулярно выставлять напоказ свои обиды и изливать жалобы. Но, судя по всему, он никогда не бывал доволен, и если и не сделал свою жену несчастной, то только потому, что его часто не было дома. Большую часть времени он отсутствовал, ибо стекольщик, даже если он был лучшим работником, чем мой дед, не мог зарабатывать на жизнь в Юховичах. Он стал коробейником, торгуя между Полоцком и Юховичами, и заодно заезжая во все попутные мелкие деревушки. Он вывозил из Полоцка большой инвентарь товаров рублей на пятнадцать. Там была дешёвая глиняная посуда, табак, спички, жир для натирки обуви, колёсная мазь. Эти товары он обменивал на сельскохозяйственную продукцию, в том числе зерно в небольшом количестве, щетину, ветошь и кости. В этих сделках деньги использовались редко.