Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Ходе купила прекрасное имение в Полоцке, после того как там поселился мой дед, и оно служило ей домом всякий раз, когда ей надоедало путешествовать. Она жила на широкую ногу, у неё было много слуг и работников, она носила шёлковые платья по будням и ставила серебряную посуду даже перед самым незначительным гостем. Женщины Полоцка, затаив дыхание, восхищались её гардеробом, подсчитывая, сколько у неё было расшитых сапог по пятнадцать рублей за пару. Манеры Ходе были не меньшим предметом для сплетен, чем её одежда, ибо в путешествиях она приобрела странные привычки. Хотя она была настолько благочестива, что никогда не испытывала искушения съесть терефу, как бы ни была голодна, в других отношениях её поведение нельзя было назвать общепринятым. Для начала, у нее была привычка пожимать руку мужчинам, глядя им прямо в глаза. Она говорила по-русски, как гой, держала пуделя, и у неё не было детей.

Рынок древесины, Полоцк

Никто не винил богатую женщину в том, что у неё нет детей, потому что в Полоцке хорошо знали, что Ходе Русская, как её называли, променяла бы всё своё богатство на одного худосочного младенца. Но она была виновна в том, что много лет подряд провела в добровольном изгнании из еврейского общества, жила среди свиноедов и подражала дерзкому поведению гойских женщин. И поэтому женщины Полоцка хотя и сочувствовали её бездетности, но считали, что это, возможно, не более чем заслуженное наказание.

Ходе, несчастная женщина, скрывала под атласными одеяниями страждущее сердце. Она хотела взять на воспитание одного из детей моей бабушки, но бабушка и слышать об этом не желала. Особенно Ходе была очарована моей матерью, и бабушка из сострадания одалживала ей дочь на несколько дней подряд, и это были счастливые дни как для тёти, так и для племянницы. Ходе угощала мою маму всеми лакомствами из своей роскошной кладовой, рассказывала ей чудесные сказки о жизни в далеких краях, показывала ей все свои прекрасные платья и драгоценности, задаривала подарками.

Чем старше становилась моя мама, тем сильнее тётя хотела ей завладеть. Следуя тайному плану, она усыновила мальчика из бедной семьи и воспитывала его со всеми преимуществами, которые можно купить за деньги. Мою мать во время её визитов надолго оставляли в компании этого мальчика, но ей куда больше нравилось общество пуделя. Это огорчало её тётю, которая лелеяла в своем сердце надежду, что моя мать выйдет замуж за её приёмного сына и в конце концов станет её дочерью. Чтобы приучить маму быть высокого мнения о подобранной ей паре, Ходе все уши ей прожужжала, нахваливая мальчика и выставляя его в выгодном свете. Она открывала свои шкатулки с драгоценностями, доставала сверкающие бриллианты, тяжелые цепочки и звенящие браслеты, надевала их на маму перед зеркалом, говоря, что все они будут её – её собственными, когда она станет невестой Мульке.

Моя мать до сих пор описывает ожерелье из жемчуга и бриллиантов, которое тётя надевала на её пухлую шею, с детским восторгом в глазах. Но в ответ на все дразнящие намёки своей тёти на будущее мама хихикала и, встряхнув чёрными кудрями, продолжала наслаждаться жизнью, думая, что судный день был ещё очень и очень далёк. Но он обрушился на неё гораздо раньше, чем она ожидала – решающий час, когда она должна сделать выбор между жемчужным ожерельем с Мульке и незнакомцем из Юховичей без гроша за душой, который считался прекрасным ученым.

Она не вышла бы замуж за Мульке даже за все жемчужины океана. Мальчик был глупым и необучаемым, к тому же с чудовищной родословной. Если поднять его отца с грязного пола богадельни, то в нём можно узнать того ленивого грузчика, который время от времени мог нарубить вязанку дров для моей бабушки, а его сестры были неряшливыми горничными, работающими по всему Полоцку. Нет, кандидатура Мульке даже не рассматривалась. Но зачем вообще рассматривать чьи-то кандидатуры? Зачем думать о хоссене*, когда она и так всем довольна? Моя мать убегала каждый раз, когда приходил шадхан, и она умоляла оставить её в покое, и плакала, и искала поддержки у матери. Но её мать впервые в истории отказалась встать на сторону дочери. Она примкнула к врагу – семье и шадхану – и моя мать поняла, что обречена.

Конечно, она подчинилась. Что еще могла сделать послушная дочь в Полоцке? Она смирилась с тем, что её взвешивали, измеряли и оценивали прямо в её присутствии, и приняла то, что должно было случиться.