Земля Обручева, или Невероятные приключения Димы Ручейкова

А Димка сидел на мокрых бревнах, смотрел на озабоченное, неизменно румяное лицо таежного человека и улыбался.

Со стороны острова в это время донеслось короткое ржание. Димка узнал звонкий нервный голос норовистого Лешего, и решил, что конь приветствует его.

А еще через час или полтора Димка сидел у жаркого костра, пил горячий чай с колотым сахаром, и вокруг было уже темно. Огонь освещал бородатые лица. Языки пламени трепетали, словно струи воды, но, в отличие от водных струй, они посылали Димке не холод, а волны живительного тепла, которое разливалось приятно по всему телу. На плечи утомленного путника была наброшена чья-то ватная куртка, а снизу подстелен кусок кошмы, который заботливо притащил из палатки медлительный Михей-Хобот.

– Ну-кось, приподнимись-ка, – попросил он, подсовывая под Димку кошму и тяжело дыша, точно кошма эта весила килограммов двадцать.

В это время из грязного и сырого Димкиного заплечного мешка Герасим достал бараньи мослы́, а также образцы пород в мокрой бумаге и куски жильного кварца. Димка глядел на эту кучу, и ему не верилось, что весь этот груз приволок он и что сегодняшний путь не примерещился ему вот сейчас у костра.

– Как Афанасьич? – спросил у него кто-то из рабочих.

– Ждет, – ответил Димка коротко, как бывалый таежник.

– Завтра будем наверху, беспременно, – твердо молвил Герасим. – В полдня с Божьей помощью добежим.

Большинство уже отправились в палатки устраиваться на ночлег. К Димке подсел молодой казак Николка.

– Митрий Ликсеич! – широко улыбаясь и ероша свою вихрастую голову, проговорил он нараспев. – Вот чего, того-этого… Уважь наконец, разреши спор.

Мальчишка насторожился:

– Какой спор?

– Мы тут давно промеж собой толкуем… этово… насчет твоего происхождения, значит…

Благодушное Димкино настроение улетучилось.

– Оно вот в чем вопрос… Выговор твой какой-то не нашинский, того-этого… не совсем русский, что ль… И одёжка чудна́я. Сапоги тож вон экие диковинные. Кто сказывает, будто из-за границы ты пожаловал, а кто – будто из ссыльных поляков ты, из поселения убёг.

– Да каких поляков! – встрял еще один казак. – Знаем мы поляков, видали. Не таковские они.

– Ты уж нас рассуди. Любопытство одолело, – сказал, как бы извиняясь, еще кто-то.

Димка почувствовал себя неуютно. Что он мог ответить на это? Если уж он не открылся Обручеву, то этим простым, необразованным людям открываться было бы совсем глупо. Но и молчание, как он понимал, рождало еще большее подозрение.

Выручил его, совершенно нежданно, вечно хмурый и сердитый повар Ефим Кузьмич.

– Что привязались к мальцу́, пиявки?! – встал он между Димкой и казаками. – Сами на биваке полёживаете, а парень по горам весь день хаживал, мяса вон приволок сколь! Дров наносили бы на утро, чем попусту языками-то чесать!

– Что скажешь, Ликсеич? – поднимаясь, лукаво проговорил Николка, сторонясь, однако, Кузьмича.

– Я уже говорил, что из Питера я, – пробормотал Димка. – Там, где я живу, все так разговаривают и так одеваются.

– Афанасьич, однако, не таков, – не принял его ответ Николка.

Глава 32. Руда

После того как Димка и Герасим добрались на другой день до Обручева, после того как они довершили многодневный маршрут и воротились в бивак, отряд опять снялся и сделал большой переход вниз по реке, а затем два дня поднимался по ее порожистому притоку. Стоянку устроили под склоном широкой, почти безлесной возвышенности.

– Мы обошли по дуге тот горный кряж с гольцами, под которым вас встретили, дорогой Дмитрий, – сообщил Димке Обручев. – За все это время, как вы знаете, мы не обнаружили никакого другого отряда, ни вообще кого-либо из людей. Сибирь – дикое, почти необитаемое место на земле. Придется вам, молодой человек, и дальше путешествовать с нами. Как вы на это смотрите?

Димка промолчал. Ему, конечно, хорошо и очень интересно было путешествовать с отрядом этого большого ученого и необыкновенного человека, но… Но все-таки он не прочь был бы уже вернуться в привычный ему мир, в свое привычное время.

Иной раз, проснувшись на рассвете и еще не открывая глаз, Димка ждал, что сейчас услышит ворчливое брюзжание Фомича, боевой рык Григория Борисовича, сибирский говорок Ивана и деловитый, но мягкий голос Алёны. Но нет: он слышал фырканье лошадей, басистые голоса казаков и рабочих да неумолчный шум реки или ручья.

Как, каким путем мог бы он вернуться в свой век? И возможно ли это вообще? Если то, что сейчас его окружает, что с ним происходит, в самом деле подобие миража, то почему он не растает, этот затянувшийся мираж? Или миражом был тот, привычный Димке, мир и он исчез навсегда? Ответа на эти вопросы Димка не находил.