Земля, омытая кровью

После того как Клаве Неделько не удалось отправить в тыл раненого комбата, она снова поспешила в наступающую роту. Перевязывала раненых, набивала диски патронами. Рота пошла в контратаку, захватила новый рубеж. Клава — уже там.

Девушка заметила протянутый через небольшую открытую полянку немецкий телефонный провод. Не раздумывая, бросилась к нему.

— Куда? Назад! — раздалось сразу несколько встревоженных голосов. Но Неделько только подняла вверх руку с ножницами — у нее же было чем перерезать провод. Перерезала, и в этот миг раздался выстрел фашистского снайпера.

Рана была очень тяжелая — в живот. Девушка долго мучилась, просила пить, умоляла:

— Помогите же!.. Ведь я вас спасала… Хочу жить, жить!

Спасти ее было невозможно. К вечеру Клавы не стало. Подруги закрыли ее лицо розовым шарфиком, оказавшимся у кого — то в походной сумке.

Похоронили Клаву у ручья под большим дубом. Когда насыпали могильный холм, из соседнего подразделения прибежал лейтенант — статный, красивый. Он упал на могилу, заплакал навзрыд. Это был геройский командир, в бою презиравший смерть, — война отняла у него любимую. Вместе с ним над могилой плакали многие, кому отважная санитарка спасла жизнь, с кем она бок о бок ходила в атаки. В роте помнили, как в бою под станицей Курчанской, когда немцы атаковали, а наш пулеметный расчет вышел из строя, Клава бросилась к умолкнувшему пулемету и открыла огонь по атакующим. Она отлично знала оружие, была бесстрашной и решительной, эта изящная девушка с задумчивым взглядом и светлыми волосами, спадавшими из — под пилотки на плечи. Она мечтала после войны поступить в театральный институт.

Перед боем под Шапсугской Клава Неделько вступила в партию. В ее санитарной сумке нашли недописанное письмо к матери:

«Привет, мамулька!

Дорогая, сегодня для нас необычный день. Мы идем в наступление. Сколько радости таит каждый боец, а вместе с ними и мы, боевые подруги. Мы много прошли, много видели, но главное еще впереди. Мы будем гнать и уничтожать врага.

Он, кровопийца, истребляет наших братьев, сестер, матерей, разрушает все построенное нами, грабит жителей.

И вот настал час расплаты. Пусть враг дрожит. Пусть знает, что советским воинам не страшны никакие преграды, ни пули, ни мины. Нас воспитали Советская власть, большевистская партия, советский народ. Мы готовы отдать свои молодые цветущие годы за сестер, матерей, за нашу Родину. Мы знаем, кончится нашей победой кровопролитная война, советский народ освободит родную землю, и павших в бою будут воспевать в песнях, а живых будут чествовать и славить как героев — победителей…»

С такими мыслями шла в бой 19–летняя патриотка.

«Эдельвейс» терпит крах

Пришло пополнение

Умолкли пушки и автоматы, остыли пулеметы. Бригада передала отвоеванные рубежи прежнему хозяину этого района — 216–й стрелковой дивизии, а сама перешла в резерв командарма и расположилась лагерем в районе Шапарко, северо — западнее Шапсугской.

— Так держать! — сказал комбриг Кравченко на совещании командиров батальонов, подводя итоги выигранных боев.

Но я видел и глубокую печаль на лицах моряков: не стало многих боевых товарищей — отважных воинов, дорогих сердцу людей.

Страшна печаль воина.

— Отомстим за погибших! — клялись моряки.

Люди снова рвались в бой. И мы знали: передышка не будет долгой. Надо лишь восполнить потери, привести в порядок боевое хозяйство.

Вечером 30 сентября комбриг пригласил меня:

— Пойдемте знакомиться с новичками!

Сгущались сумерки. Моросил нудный осенний дождик. В лесу на пустой еще вчера поляне мы увидели замаскированные палатки. Возле походной кухни хлопотал кок.

— Чем думаете угостить новичков? — осведомился я.

— Готовим добрый плов и крепкий чай, чтоб почувствовали себя как дома. Ведь прибыли почти все местные, кавказцы, — ответил кок.

Действительно, к нам на подкрепление пришло много грузин, армян, азербайджанцев. Среди них были пожилые горцы, добровольно вступившие в Красную Армию, когда фронт стал приближаться к их селениям. Были и молодые бойцы из резервных частей, и обстрелянные воины, перенесшие ранения и прибывшие из госпиталей.

Моряки окружили новичков, забрасывали их вопросами. Подошел к группе кавказцев и Михаил Апостолов.

— Как там в тылу дела? — спросил он пожилого азербайджанца.

Тот с уважением оглядел могучую фигуру моряка, ответил:

— Тыл тот же фронт. И колхоз, и фабрика работают на победу.

— Теперь дело за нами, — сказал Апостолов и строго добавил: — Надо хорошо воевать.

— Будем воевать! Давай мне такой автомат, буду бить фашиста! — загорелся горец.

Кто — то из краснофлотцев подмигнул Апостолову:

— А ты, Миша, расскажи, как тебе этот автомат достался.

— Да ну, чего тут рассказывать, — отмахнулся Апостолов.

Тогда краснофлотец сам рассказал новичкам, как Апостолов отбивался от своры гитлеровцев и вернулся в роту с трофейным автоматом.

Новобранцев рассказ изумил.

— О, настоящий герой! — восклицали они, восхищенно разглядывая Апостолова с его трофейным автоматом.