Утром 17 октября противник уже захватил ближайший к Садовому город Шаумян и вел бои за Елисаветпольский перевал. Днем мы получили приказ. Нельзя было медлить ни минуты. Кравченко приказал готовиться к маршу.
Вечером мы собрали командиров батальонов и дивизионов и их заместителей по политчасти (к тому времени военкомы стали заместителями командиров по политчасти).
Комбриг сказал, что бригада отправится в район боев на автомашинах, познакомил командиров с маршрутом, предупредил о необходимости строжайшей организованности и маскировки на марше.
Я предложил командирам и политработникам хорошо разъяснить бойцам боевую задачу.
— Наши морские пехотинцы, — говорил я, — оставляют добрую память о себе в 47–й армии. Не уроним же завоеванной кровью и геройским ратным трудом славы! С честью пронесем ее дальше, будем еще отважнее драться на новом участке фронта, не дадим гитлеровцам ходу нигде!
В тот же вечер во всех батальонах проводились беседы с бойцами. Я зашел в 144–й, когда там перед краснофлотцами выступал заместитель командира батальона по политчасти Илларионов. Он говорил об опасности, нависшей над Кавказом:
— Если фашистам удастся прорваться к Туапсе, Черноморская группа наших войск будет отрезана от Закавказского фронта. Прорыв гитлеровцев в район Поти может привести к гибели нашего родного Черноморского флота…
Многоголосый гул пронесся по рядам. Раздались выкрики:
— Обожгутся!.. Растопчем гадов!..
Утро было мрачным, ненастным. Еще не рассветало, когда морские пехотинцы под сильным дождем двинулись к машинам, рассредоточенным в лесу у селений Марьина Роща и Адырбеевка. Посадка прошла быстро, организованно. Машины одна за другой выходили на дорогу.
Учитывая большую активность вражеской авиации, бригада двигалась небольшими автоколоннами по основному гудронированному шоссе вдоль побережья и по лесным дорогам.
Я отправился с головной колонной 16–го батальона, устроившись на машине вместе с комбатом Красниковым и группой краснофлотцев. Комбриг оставался пока в прежнем районе расположения: нужно было позаботиться о доставке продуктов, понаблюдать за отправкой последних подразделений.
Машины были открытые, а дождь проливной, и все мы кутались в плащ — палатки. Пока не выехали на шоссе, машину бросало на ухабах, иногда она застревала в грязи, и краснофлотцы толкали ее плечами. Несколько раз пришлось пересечь русло речки Адырбеевки. Наконец выскочили на шоссе и помчались. Теперь уже не обижались на дождь: низкие облака и дождевая завеса прикрывали нас от вражеской авиации.
К вечеру 18 октября наша головная колонна пришла в село Ново — Михайловское и, свернув влево, медленно и с, трудом двинулась по пойме реки Псебс. Вскоре мы приблизились к поселку Псебс и Псебскому перевалу. Начались крутые подъемы. Дождь лил еще сильнее, и дороги превратились в месиво. Подниматься по ним вверх на машинах было невозможно. Нам пришлось сделать привал и подождать, пока подтянутся остальные подразделения. Часть автомашин я послал назад, чтобы доставить оставшийся в тылу боезапас, минометы, противотанковую артиллерию, лошадей и повозки.
Стемнело. Моряки устраивались на отдых в густом сосновом лесу. Удалось отыскать сухую листву и сухой валежник. Бойцы сооружали шалаши, накрывали их плащ — палатками и ложились спать.
До полуночи сюда продолжали прибывать подразделения. Они сразу же располагались на ночлег. В лесу слышались приглушенные шутки. Настроение у моряков было бодрое.
Ночью я собрал в школе села Псебс командиров и политработников, познакомил их с дальнейшим маршрутом, напомнил о маскировке. Теперь с каждым шагом мы приближались к переднему краю обороны, и требовалась величайшая осторожность.
— Кстати, — вспомнил я, — все ли знают, чем знаменит район, где мы теперь находимся? Здесь совершала свой переход легендарная Таманская армия, описанная Серафимовичем в «Железном потоке». Напомните бойцам об этом, расскажите, какие испытания выдержали тогда герои.
Рыжов зачитал последние сводки Совинформбюро. Вести были хорошие: всюду росло сопротивление наших войск, крепчали удары по врагу.
Утром, обходя подразделения 144–го батальона, я увидел окруженных краснофлотцами командира роты старшего лейтенанта Куницына и его заместителя по политчасти политрука Вершинина. Они только что закончили беседу с бойцами. Куницын, оживленный, радостный, шагнул ко мне навстречу и, отдав честь, доложил:
— Настроение у наших людей отличное, бодрое. Личный состав роты дает слово форсировать перевал успешно. Дождь и грязь не помешают. Отстающих не будет. Поможем и нашим лошадкам перетащить через перевал повозки с боезапасом!
Лошадям помощь действительно была нужна. Зайдя в хозяйственное подразделение, я увидел угрюмые лица ездовых. Они с мрачным отчаянием смотрели на коней, второй день не получавших — ни овса, ни сена. Их кормили опавшими листьями. Привязанные к стволам деревьев, повозкам и бричкам, отощавшие и понурые, они грызли деревянные ящики и кору деревьев.