Командиры говорили мне, что кавказцы с большим удовольствием занимаются лишь огневой подготовкой. В стрельбе и гранатометании они с задором состязаются друг с другом, входят в азарт, а ползать, до изнеможения бегать и рыть окопы им не нравится. Да и смотрели на это так, что если, мол, мучиться, так в настоящем бою, тогда нужда заставит. Истину «Тяжело в ученье — легко в бою» им нужно было внушать упорно и терпеливо.
Нашлись и «хворые». В 144–м батальоне после тактических занятий в санчасть пришли два горца: у одного оказалась кровавая мозоль, у другого — ушиб колена. Обоим дали освобождение от полевых занятий на два дня. А на другой день в санчасть пришла целая компания их земляков. Один жалуется на живот, другой на поясницу, третий на головную боль. Батальонный врач, добряк, хоть и не обнаружил особых недугов, но пожалел уставших с непривычки людей и дал освобождение еще нескольким. Потом он понял, что сделал ошибку: число желающих получить освобождение стало расти. Их и заметил моряк, рассказывавший мне об очереди в санчасти.
Политработникам и всему активу бригады предстояло поработать и с этими бойцами, по недопониманию избегавшими трудностей учебы, и с теми из моряков, кто с недоверием смотрел на пополнение. Очень важно было внушить всем побывавшим в боях чувство товарищеской заботы о новичках и ответственности за их боевую подготовку, за их воспитание.
Вскоре мы убедились, что линия взята верная. Ни один командир не мог бы сделать столько, сколько сделали добровольные наставники из опытных моряков, взявшиеся дружески учить новичков и прививать им традиции моряков. Да и сами наши бывалые моряки, почувствовав на себе двойную ответственность, подтянулись, стали требовательнее к себе.
Командир пулеметной роты 144–го батальона С. Николаев рассказывал мне о трогательной дружбе между старым, опытным пулеметчиком Козиным и молодыми бойцами грузинами Канделаки и Рухадзе. Козин так привязался к этим темпераментным и душевным горцам, что был с ними неразлучен. Да и сам он преобразился. До этого все замечали за ним грубость, невыдержанность, а иногда неряшливость. Теперь Козин стал совсем иным: аккуратен, подтянут, внимателен ко всем, особенно к кавказцам. Со своими новыми друзьями он изо дня в день занимался у пулемета. Подходили к ним и другие молодые бойцы — Козин отвечал на их вопросы, объяснял устройство пулемета, показывал приемы стрельбы. Грузины прониклись к славному русскому парню большим уважением, ласково называли его «генацвале» — дорогой друг. Канделаки и Рухадзе вскоре стали отличными пулеметчиками.
Мы энергично взялись налаживать работу с бойцами, не владеющими русским языком. Привлекли к этому русских моряков, знавших языки кавказских народов. Так, например, старшина 2–й статьи И. Н. Токарев свободно говорил по — азербайджански, краснофлотец Петросов знал три кавказских языка. Подобрали мы 62 хороших агитатора из самих кавказцев — коммунистов и комсомольцев, провели с ними специальный семинар, и дело пошло. Этот актив помог новичкам изучить команды и научиться четко их выполнять, на родном языке с ними проводились занятия по изучению оружия и боевого устава. Занятия непременно чередовались с беседами о положении на фронтах, о подвигах героев, о задачах морских пехотинцев в защите Кавказа и Черноморского побережья. Однажды я отправился на тактические занятия с 3–й ротой 16–го батальона. Как только рота остановилась в исходном положении и получила передышку после марша, комсомолец Чачава собрал земляков на беседу. Он познакомил их с последней сводкой Совинформбюро, сообщил об успешном наступлении наших войск на ряде фронтов и о взятии ими города Котельниково, а в заключение призвал воинов ответить на хорошие вести хорошими действиями на учениях. На занятии отрабатывалась атака сильно укрепленной высоты. Бойцы пролили немало пота. Командир многих похвалил, а отличившимся объявил благодарность. Сразу после занятий Чачава снова собрал товарищей и разъяснил, чем отличились бойцы, заслужившие благодарность. Один из них, Варакьян, услышав похвалу в свой адрес, просиял, а потом проговорил:
— Скажу откровенно — очень трудно было атаковать эту высоту, хотя я и горец. Но я подумал о тех наших товарищах, которые бьют сейчас немцев, и у меня появились силы… Я не знаю, где этот город Котельниково, который наши взяли вчера, но знаю, что так же будет освобожден от врага и мой родной Зангезур. Вот для этого и я готовлюсь сейчас бить фашистов. И мы перебьем их здесь, как бешеных собак!
По случаю особенно радостных сообщений Совинформбюро мы проводили митинги.
На митинге, посвященном прорыву блокады Ленинграда, выступил краснофлотец Чумаченко. Он вспомнил отца, погибшего в первую мировую войну, и наказ матери: «Твой отец погиб ни за что. Ты идешь в бой за правое дело, против извергов, затевающих войны. Будь честным солдатом, отомсти за отца и за весь наш народ!»
— И когда говорят: «Родина зовет на подвиг», — заключил Чумаченко, — мне кажется, я слышу голос родной матери…
Потом выступил краснофлотец Мирошниченко.