Земля от пустыни Син

— Не пыли, Таня, — угрожающе-хладнокровно начал Сева, когда Таня позвонила ему, чтобы высказаться напоследок и прояснить ему дальнейшие свои действия. — Имей в виду: за мной стоят коммерческие структуры. И попробуй сделать хоть шаг! Ты поняла?

Она просто положила трубку на рычаг.

— А что он еще мог ответить тебе? — пожал плечами Костя. — Это самооборона. Он никогда ничего не сделает. Просто блефует.

Таня вскинула глаза на него, и от ее взгляда у Кости пробежали по спине мурашки.

— Он — подонок, — членораздельно и спокойно произнесла Таня. — И я хотела, чтобы он это раз в жизни осознал.

Мать еще продолжала топтаться в этой куче дерьма: она каждый день звонила и убеждала Таню, что ее сын — «порядочный человек», а произошла какая-то ошибка, и в этом виноват не Сева, а «дядя Вася».

Но Таня, высказавшись перед Майей Михайловной, кажется, до конца, перестала подходить к телефону.

— Больше говорить нам не о чем, — сказала она Косте. — Если в бумагах написано имя твоего брата: Всеволод Наумович, то какая «ошибка» могла произойти? Откуда могло выплыть его настоящее отчество, если не видеть паспорта, где оно записано черным по белому? Никто же никогда не называл его «Наумович» — только «Николаевич»! Ты-то ведь Николаевич! Поэтому ни о какой якобы «путанице» с именами, в которой меня убеждают, допущенной кем-то — понимаешь, кем-то! Кем?! — не может быть и речи: он сам, на тарелочке принес свой паспорт! А сколько кому платил — про то неведомо, и никогда не узнаем.

Телефонные звонки раздавались по несколько раз в день, Таня смотрела на аппарат — и не подходила. Мать пыталась давить на Костю, чтобы помириться. Костя отвечал, что не умеет улаживать конфликты.

И на этом была поставлена точка — «родственники» перестали существовать навсегда. Таня так больше никогда и не помирилась с Костиной матерью; каждый раз, когда та пыталась прозвониться к ним, клала трубку на рычаг. У Тани всегда была эта сторона характера сильной — Костя знал это очень хорошо: она могла выбросить человека из памяти и даже не вздрагивать при упоминании его имени, он просто исчезал из ее сознания и никогда больше ее не интересовал. Мать — это тоже Костя хорошо представлял — страдала, потому что не виделась больше ни с внуками, ни с ним. Хотя Таня сказала, что все касается только ее и что Лева с Катей и Костя могут продолжать отношения, и даже должны — она повторила это — продолжать отношения, но все, разумеется, тут же развалилось.

Кузены перестали общаться между собой. Костя, тяжело вздохнув, тоже примирился с тем, что произошло, и постепенно отодвинул родственников от себя, и брата тоже. Не хотелось больше звонить Севе — о чем бы они стали говорить? Так до сих пор и остаются они где-то в разных измерениях. И то, в котором Сева, ни Кости, ни Тани не касается, от него они уже так далеки. У них с Таней все давно идет в другом измерении, по налаженному пути: успешно и вверх…

Конечно, Лева ничего не скажет матери, соображает Костя, пока Таня выплескивает эмоции:

— Теперь я наконец знаю, что такое майсенский фарфор!

— Мейсенский, — машинально поправляет Костя.

— Не важно, я произношу правильно по-немецки. Так вот теперь я научилась отличать их клеймо от подделок. А сколько подделок было! И само клеймо, представляешь, несколько раз менялось, оказывается…

Да и что, собственно, говорить? Встретил отца в театре с дамой? И — что? Сказано же было: всем отделом повышать культуру, пошли на престижный спектакль. И вообще, разве может кто-то сравниться с Таней? Ну, может быть, да, они немного устали друг от друга, от совместной, очень близкой жизни. Но Таня для Кости — всегда эталон. Это знают все: о чем бы ни говорилось, что бы ни обсуждалось, Костя всегда упоминает Таню: мнение Тани — главное для него. А Марина… Это другое совсем… Ничего серьезного быть между ними не может, просто так — для того, чтобы провести время, поболтать… Должны же люди общаться, в конце концов! Никто из них и не претендует на большее — они просто друзья, у них общие дела на работе…

— А в Регенсбурге меня водили в такой ресторан!..

Костя чувствует, что убеждает себя, что все именно так. Да, Таня — эталон. То, что были когда-то какие-то эпизодические случаи — это ведь не в счет. Ну, подумаешь, однажды сопливая девчонка в поезде… Ну, потянуло, да. Наутро уже забыл про нее. Ну, один раз в походе было, в одной палатке спали — согрелись вместе… Стоит ли вообще вспоминать о таком? У каждого бывает.

Но к Марине его тянет физически все больше и больше, и он ничего не может с собой поделать… И эта сцена: Лева — стоит перед ним, уже взрослый, восемнадцатилетний, с какой-то девчонкой… Папа — и сын. С девчонками… В театре: лоб в лоб…

Костя делает невольный жест головой, словно прогоняет дурной сон.

— Ты меня слышишь?

— А? — Костя на секунду отрывается от дороги. — Извини, я соображал, как их объехать… Так что ты сказала?

— Я сказала, что в Берлине познакомилась с одной симпатичной немецкой семьей…

5

Из электронного почтового ящика Тани: