Земля плоская. Генеалогия ложной идеи

В 1450–1650 годах происходит много различных изменений. Они касаются как астрономии, так и физики – гелиоцентрическая гипотеза, двойное вращение Земли, – но не менее, а то и более важным было то, что человечество усомнилось в аристотелевском делении на подлунный мир стихий и квинтэссенциальный надлунный, важны диспуты о пустоте, о возможности или невозможности бесконечной и открытой Вселенной и даже о существовании других миров (открыли ведь новый континент, и там тоже оказались люди!). Таким образом, старания гуманистов по возвращению к истокам сочетаются с поиском действенных математических и физических законов, позволяющих осмысливать явления, не впадая в ту чудовищную усложненность, к которой пришла в XVI веке астрономическая система, и повышают ценность наблюдений. Вопреки вымыслу, Церковь поощряет науку – во всяком случае, в определенной мере и в определенный период. Отношения между философией и религией – крайне сложный вопрос: настоящее напряжение возникнет позже, в XVII веке. Поначалу ученые не считали научную любознательность несовместимой с верой: достаточно посмотреть, сколько их трудов посвящено церковнослужителям и создано под их покровительством, чтобы оценить, до какой степени идея Церкви, борющейся с наукой, ложна: Лоран Пинон, изучивший научные книги, которые выходили в Риме в 1527–1650 годах, показал, что папское и церковное покровительство было повсеместным, и даже если приходится оценивать сложные нюансы сопутствующих мотивов, «необходимо признать, что мы далеки от карикатурного противопоставления, которое порой проводят между наукой и Церковью»204. Напомним, что Александр Койре написал несколько десятилетий назад о Копернике в сборнике «Современная наука», составленном Рене Татоном:

Никто в Риме, не исключая папу, ни слова не произнес против теории или ее автора. Наоборот, три года спустя (в 1536), один из членов Римской курии, кардинал-архиепископ Капуи Николаус фон Шенберг, предложил Копернику опубликовать свои открытия и попросил выполнить копию собственного труда, пообещав взять на себя все расходы205.

С другой стороны, не следует, разумеется, преуменьшать теологические проблемы и, следовательно, усиливающееся противостояние, постепенно складывающееся в связи с новой системой мироздания. Тем не менее и здесь вновь лучше не отказывать в интеллекте образованным представителям того времени, в том числе служителям Церкви, не следует считать их живыми образчиками глупости, помноженной на дремучее невежество. Разве не очевидно, что в глубоко религиозном христианском обществе, будь оно католическим или протестантским, утрата Землей статуса центра мира, появление гипотез существования других миров или бесконечной Вселенной, само открытие народов Америки и сразу же вставший вопрос об их месте в христианской истории (дети ли они Адама и познали ли Откровение?) могут вызвать споры и противостояния? В любой среде нельзя всех мерить одной меркой: одни представители духовенства как в XVI, так и в XVII веке поразительно любознательны и образованны, а другие чаще проявляют узколобость, если не полную глухоту к любому научному знанию и абсолютную упертость.

Мы не защищаем и не обличаем Церковь, но, как бы то ни было, конфликт между наукой и религией обостряется – вплоть до открытой вражды – именно тогда, когда Новое время вступает в свои права, то есть не в средневековье и не в эпоху Возрождения. Именно в Европе Нового времени, а не в средневековой жгут «колдунов» и особенно «колдуний», не Церковь средневекового типа осудила Галилея и постулаты Коперника, а именно Церковь начала XVII века, эпохи Декарта, пользуясь новым буквалистским прочтением Писания. Это позволяет хотя бы усомниться в правильности ужасного определения «средневековый», которое, увы, по сей день порой продолжают ассоциировать с понятием «мракобесие».