Земля плоская. Генеалогия ложной идеи

Этот фрагмент – почти дословное заимствование из прозы Ирвинга (см. далее). Дрейпер добавляет, что путешествие Васко да Гамы в Индию через южную оконечность Африки и открытие им новых созвездий «полностью согласовывались с теорией сферичности Земли», а «политические последствия» ее подтверждения поставили бы «в весьма затруднительное положение папскую власть», чьи «традиции и политика не допускали, что Земля может быть чем-то иным, нежели плоской поверхностью, […] а с другой стороны, невозможно было отрицать или скрывать факты»241. Как обухом по папской голове пришлось возвращение в исходную точку «Святой Виктории», корабля Магеллана, державшего курс на запад: «теологические учения о форме Земли оказались решительно опровергнуты»242.

Этот текст, по форме напоминающий труд какого-нибудь весьма уважаемого ученого того времени, служит дополнительным звеном в конструкции мифа о плоской Земле, представляя веру в нее, несущую больше сугубо религиозного, чем средневекового, символом научной отсталости. Задача памфлета – всего-навсего позволить нам оценить, насколько яростен спор, разгоравшийся тогда, в конце века, по ту сторону Атлантики. Резонанс оказался широким: чтобы участвовать в битве, взялись за перо и другие авторы.

Еще один американский памятник, повторяющий ту же структуру, упоминается Расселом в книге «Изобретая плоскую землю»: речь идет о наследии Эндрю Диксона Уайта (1832–1918), одного из основателей Корнеллского университета. В 1896 году он опубликовал труд, заглавие которого походило на выбранное Дрейпером – «История войны науки и теологии в христианском мире» (A History of the Warfare of Science with Theology in Christendom).

В действительности это сочинение заметно отличается от работы Дрейпера. В нем двадцать пять глав, каждая посвящена отдельному вопросу или научной дисциплине; есть главы о географии и астрономии, они идут вслед за первой – о сотворении мира. Уайт гораздо тщательнее, чем Дрейпер, рассматривает проблему формы Земли: несмотря на явное тяготение к черно-белой трактовке – что следует из названия, – он внимателен к исторической реальности, а значит, разобраться в ней было возможно, стоило только захотеть. Автор признает, что были отцы Церкви (разумеется, «мыслившие особенно широко»), которые под влиянием Платона и Аристотеля «с готовностью приняли концепцию, но большинство тотчас перепугалось»243. Такой взгляд менее примитивный, причем вера в сферичность воспринимается как непременный признак открытости и прогрессивности ума. Далее следуют пространные уточнения, касающиеся всех замысловатых теорий, в которые могли верить христиане, и от этого только упрочивается авторитет вездесущего Козьмы:

Эта теория окончательно сформировалась в VI веке в виде полной и подробно описанной системы мироздания, опиравшейся, как утверждалось, на Писание; ее автором стал египетский монах Космос [sic] Индикоплов244.

Однако Уайт видит во всем этом несомненное влияние египетской теологии:

Богословский мир не признавал языческих истоков; учение объяснили озарением и вскоре признали цитаделью библейской истины, а церковная верхушка приложила все усилия, чтобы сделать эту фортецию неприступной, обложив ее сочинениями, полными теологических рассуждений; многие верующие сочли теорию даром Всевышнего245.

Вместе с тем Уайт не делает из теории Козьмы незыблемую догму, как его предшественники. Он учитывает, что Амвросий и Августин «смирились» со сферичностью, Климент и Ориген «даже поддержали» идею, а Исидор Севильский «хоть и был скован тем, что богословие господствовало над всем остальным, осмелился восстать против непререкаемого прежде авторитета Космоса [sic] и высказался в пользу шарообразности Земли»246.

У средневековья Уайта нет ничего общего с дрейперовским: Фома Аквинский и Альберт Великий «сочли своим долгом принять учение о сферичности»247, не вполне в него веря, и Уайт в итоге приходит к выводу, что «в начале нового времени большинство мыслителей» признавали эту идею, хотя представляет «Лютера, Меланхтона и Кальвина» противниками теории – и сторонниками реформаторского учения scriptura sola248. Впрочем, далее он считает правильным сделать оговорку – исповедальную, если можно так выразиться: «Истины ради необходимо сказать, что протестантство не менее рьяно боролось с новой научной теорией» (учением Коперника), чем католицизм249.