Земля помнит всё

Неужели это непоправимо? Неужели Сельби никогда не будет понимать его? Предложила ему позвонить Джапару Мейдановичу и поблагодарить за сегодняшний вечер! За полный зал, за президиум, за трибуну, за хорошо отрепетированные овации. И с этой женщиной он прожил десять лет!..

Байрам вдруг почувствовал, что должен немедленно увидеть Абадан. Он вышел за ворота. Поздно?.. Конечно, поздно. Но ведь Абадан — это Абадан, она поймет. Она всегда чувствует, что с ним творится. Сейчас он увидит Абадан, и кончится это мучительное, отчаянное, безысходное одиночество.

Он никогда не бывал у нее так поздно. Абадан удивится и встревожится. Конечно, это непросто: после такого вечера человек среди ночи уходит из дому, является к чужой женщине. Чужой?.. Она так не думает, она все знает. И он все знает. И нечего себя обманывать. Он хочет видеть ее. Хочет быть с ней. Без объяснений, без оправданий — он так истосковался по этой женщине!

Сейчас он придет. Постучит. Она приготовит чай и станет ждать, когда он заговорит — среди ночи не приходят, чтоб посидеть в тишине, даже если тишина эта целебна и благостна. И он скажет. Он должен сказать: "Не могу без тебя, Абадан!"

В столовой у Абадан горел свет. Теперь все, повернуть он уже не может. Стараясь ступать неслышно, Байрам поднялся на второй этаж. Стучало в висках, бешено колотилось сердце.

Дверь отворила высокая седая женщина в очках… А, тетя… Байрам поздоровался, спросил, где Абадан. Старуха ответила не сразу, видимо, ее озадачило позднее появление незнакомого мужчины. Молча, нахмурившись, смотрела она на Байрама. Потом, не спуская с него глаз, сказала:

— Абадан-джан ушла в театр.

Байрам обрадовался — слава богу, что ее еще нет, при старухе его посещение выглядело бы совсем уж нелепо. И хорошо, что ее тетя, кажется, не знает его.

— Может, вы подождете? — неуверенно спросила старуха.

— Спасибо, у меня нет времени. Я позвоню ей!

Последние слова он выкрикнул уже снизу.

Вышел на улицу, в темноту и вдруг почувствовал непреодолимое отвращение к себе. Какая гадость!.. Крадется в темноте, как мартовский кот! И перед старухой сто-ял сейчас как кретин: растерялся, смутился… А если бы старухи не оказалось? Если бы тебе открыла Абадан? Что тогда? Пришел посидеть в ее комнате? Ты же знаешь, она ничего не дала бы тебе сказать, она сразу заговорила бы об Арслане. Каждый раз, как только вы остаетесь наедине, она возводит передо тобой эту невидимую, но непреодолимую стену. Она умная женщина, очень умная. А ты дурак. И пошляк. Дрянь ты…

Байрам придумывал для себя все новые и новые ругательства, он испытывал сейчас облегчение, ругая, унижая себя…

Что тебе нужно? Чего ты хочешь от этой женщины? Допустим невозможное: Абадан забыла Арслана. Но ведь любовницей твоей она никогда не станет. Значит, развод? Но ты всегда презирал эгоистов, которые в угоду своим прихотям делают сиротами детей.

Джаннет будет расти без отца. Можешь ты это себе представить? Да, не хотел бы он, чтоб поблизости оказалась Абадан — сразу все мысли прочла бы! Байрам невольно ускорил шаги, дошел до угла, повернул… И вдруг:

— Байрам!

Он вздрогнул. Не потому, что оклик прозвучал неожиданно, просто это был голос Абадан. Не оборачиваясь, он слушал, как приближаются легкие шаги.

Абадан взглянула на него внимательно и спокойно, и это спокойствие почему-то взбесило Байрама. Невозмутима, как статуя, сережки в ушах не дрогнут. Ну в самом деле, чего она его разглядывает, в театре не насмотрелась? Слава богу, три часа проторчал на сцене!

— Пойдем, Абадан, я провожу тебя…

— А ты прогуляться вышел?

Прогуляться! И чего притворяется? Видит ведь, что с ним творится.

— Да, решил пройтись… Ты была на вечере? Я что-то тебя не углядел.

— А я далеко сидела. Да и разве разглядишь, столько народу…

Замолчали. Какая неприятная, трудная тишина… А может, только для него трудная? Абадан спокойна. Ей и дела нет до его тревог. Что ж, нет так нет, обойдемся. Без понимания вашего, без сочувствия.

Но вот они стоят у ее дома, и нет ни гнева, ни раздражения, только одно — молчать он не может. Он должен поговорить с Абадан, наизнанку вывернуть перед ней свою душу!

И он стал рассказывать, торопливо, сбивчиво… Понимал, что неловко стоять вот так ночью у ее дома, и все-таки говорил, говорил…

Сначала читал стихи, все было хорошо, и вдруг перестал видеть своего героя, ощущать его присутствие, только зрители, сотни лиц, чужих, безразличных… И сразу пропасть, контакт с залом нарушен, уже не слушают стихи, уже разглядывают его волосы, костюм, галстук…

— Ты уловила, почувствовала этот момент? — спросил Байрам.

— Кажется, почувствовала… — нерешительно сказала Абадан. Помолчала, подбирая слова. — Я представляла себе совсем не такую вещь… ждала чего-то другого… Не знаю даже, как объяснить. Понимаешь, тебе аплодируют, дарят цветы… А я… А мне… Мне хотелось убежать. Не слушай меня, Байрам! Ты знаешь, у меня такой характер… Я не умею…

— Говори, Абадан!

— Ну прошу тебя, Байрам…

— Нет, говори, я требую!

— Ну, это уж ни к чему, я и так скажу. Скажу все, что думаю. Но просто не сейчас… Надо идти, тетя и так заждалась.