Земля помнит всё

Когда жена легла рядом и натянула на плечи одеяло, Назар спросил:

— Байрам весь вечер с вами сидел?

— Сидел. Не такой, как ты. Стихи ребятишкам читал. У него, оказывается, много детских стихов.

— Да, он в первые годы все больше с детскими выступал. В пионерской газете печатался…

— Я думала, вместе придете.

— Не получилось. Не обижайся, Сона, сейчас столько забот, — Назар покрутил головой, вздохнул. — Неприятности у меня, Сона. Очень серьезные неприятности.

И он подробно, как бы заново обдумывая, рассказал Соне все, что узнал за последние два дня. Самое неприятное, что Байрам здесь, хоть бы он поскорей уехал. Наверное, он смог выговорить такие слова потому, что не видел в темноте лица жены. Зато он сразу услышал, как участилось ее дыхание.

— По-моему, надо все сказать Байраму, — помолчав, посоветовала Сона. — Лучше, если он все услышит от тебя.

— Это конечно…

— Скажи ему, Назар. Тебя обманули, он поймет. А может, и помочь сумеет.

— Чем он мне может помочь?

— Ну я так не могу сказать чем. Только хуже не будет, в этом я уверена.

— А мне думается, лучше бы он уехал… И для него, и для меня спокойней. Представляешь, если скандал разразится при нем… Вот, скажут, каков он, хваленый твой братец, про которого ты стихи сочиняешь. В лицо-то, пожалуй, не скажут, а за спиной судачить будут, в этом уж можно не сомневаться!

— Но ведь нельзя же ни с того ни с сего сказать брату: "Уезжай!" Старшему брату!

— Ну, так, конечно, не скажешь… Придумать что-нибудь надо. Может, Сельби позвонишь?

— Нет. Звонить я не буду. Не могу.

— Ну зачем ты так? Я же добра ему желаю. Не хочу, чтоб краснел из-за меня.

— Не из-за чего тут краснеть. Ты не совершил никакого преступления. Ты ни в чем не виноват, тебя обманули.

— Все равно виноват. Председатель следить обязан. А потом поднимется Гурт или еще какой-нибудь правдолюбец и начнет кричать про брошенные земли… Урожайность падает, то да сё — мало ли что можно сказать… Нет, Сона, сухим из воды мне не выйти.

— Надо же так подвести! Ведь ты этому Машату как самому себе верил!

— Нельзя не верить. Без доверия работать с людьми невозможно. Немыслимо. А как ты думаешь, Сельби приедет, если позвонить?

— Конечно.

— А если Байрам все равно не захочет ехать?

— Может, и не захочет…

Назар вздохнул и умолк. И Сона тоже ничего не сказала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Когда Назар и Байрам выехали из села, солнце стояло уже высоко. Назар сам вел "газик". Через полчаса последнее селение оазиса осталось позади, началась пустыня.

Вчерашнее солнце быстро разделалось со снегом. Лишь в тени на склонах холмов еще белели клочки заснеженной земли.

Вдоволь напитавшись влагой, пустыня лежала под ясным небом, довольная, чистая, сытая. И необозримо огромная.

Темное шоссе, надвое разрезая равнину, бежало далеко-далеко, у самого горизонта вытягиваясь в ниточку. Асфальт просох, и чуть заметная пыль вилась из-под колес…

Назар снял с руля левую руку, нажал белый клавиш приемника. Звуки дутара поплыли в тишине.

— "Кечпелек"… — сказал Назар.

— Да. Исполняет, кажется, Чары Тачмамед.

Как удивительно звучит в пустыне сказание об участи двух влюбленных, как вливается скорбная мелодия в эту тишину и покой. Кажется, что пустыня вместе с влагой впитывает, вбирает в себя печальные звуки мелодии. Мелодия эта живет издревле, никто не знает, когда она родилась. Знает разве только пустыня, только этот бескрайний простор. Но пустыня нема, безъязыка. Она знает все и обо всем молчит. Ее называют жестокой. Жестокая и жадная, очень жадная, ничего не отдаст добром. Укрыла свои богатства под барханами и залегла — сторожит.

На горизонте показалась вышка. Потом выскочила еще одна. И еще.

— Газовики? — спросил Байрам.

— Да. Большие запасы нашли.

— Я слышал.

— Вон, вдалеке, вышки видишь? Город закладывать будут.

Вскоре вышки исчезли, ушли за горизонт. Концерт кончился. И опять молчание, опять тишина. На этот раз нарушил ее Назар. Не глядя Байраму в лицо, спокойным, чуть глуховатым голосом он стал рассказывать об Аманлы, о Машате. Рассказывал вяло, как бы через силу. Потом взял себя в руки, собрался, и голос его зазвучал уверенно и ровно. Он ни на кого не жаловался, ни на кого не пытался свалить вину. Байрам был благодарен ему за это, больше всего он боялся, что брат станет оправдываться.

— И что ж ты решил делать? — спросил Байрам, когда Назар замолчал. Вопрос прозвучал требовательно и строго. Назара резанул его тон.

— Не знаю. Еще не решил.

Байрам мельком взглянул на брата. Лицо напряженное. Все было ему сейчас мучительно: рассказывать о Машате, сидеть в этой машине, слышать звуки дутара, А уж отвечать на такие вопросы просто невыносимо. Назар не сомневался, что брату все известно, что он только ждал признания, для того и поездку эту затеял. Ну что ж, он своего добился. Теперь чего хочет? Чего молчит? Видит ведь, каково ему. Давно все обдумал, и совет у него готов, а молчит, ждет… Ну что ж, мучай, испытывай брата, только знай, кулаком себя в грудь бить — такого не будет!

— Я Гурту верю, — после долгого молчания сказал Байрам. — Он человек кристальной чистоты.