Земля последней надежды. Свиток 1. Дети конопатого бога

Младшие мгновенно воспряли (нашлось дело – и растерянность прошла) и, схватив один – топор, другой – нож, пошли к ближнему ельнику, подталкивая друг друга, чтоб не показалось, что они боятся, и старший друг не начал их презирать. А он, проводив их насмешливым взглядом, принялся обрывать с шалаша гнилые листья и выгребать мусор, увеличивая дыры ещё больше.

Младшие воротились скоро, приволокли груду нарубленного лапника, тут же бросились помогать, и скоро шалаш опять выглядел красиво, там и сям зеленея свежими заплатами. Настелили лапник и на землю – ночи и ещё впрямь холодные, хоть уже и начало травеня.

– А не рановато мы на рыбалку пошли, Завид? – дрогнувшим голосом спросил один, видимо представив, как будет дрожать и ёжиться от холода ночью. Поймал свирепый взгляд Завида и тут же торопливо добавил. – Рыба-то наверное плохо клюёт ещё…

– Рыба хорошо клюёт круглый год, – насмешливо отверг Завид, и младший съёжился. Второй откровенно зубоскалил над ним. – Ты бы, Полюде, чем болтать, лучше костёр развёл. А то холодновато что-то.

Ну конечно, старшему-то можно и признать, что холодно! Попробовал бы он, Полюд, вякнуть, что холодно. Или Ярко. Им бы такое «холодно» было, что в жизни бы никогда никакого «холодно» больше не сказали.

Ворча таким образом, Полюд драл берёсту, помогая себе ножом, и слыша как рядом Ярко ломает сушняк. Что за их спинами делал в это время Завид, они не видели.

Клевало и впрямь хорошо.

Лески из конского волоса, можжевеловые, обожжённые на костре, и костяные крючки, хлебная наживка. Клевало хорошо. Окунь, плотва и лещ. Густера и голавль. Чехонь, жерех и карась. Мальчишки молча и сосредоточенно таскали рыбу, то и дело ревниво косясь друг на друга. Когда начало смеркаться, Завид первым смотал удочку и поднялся.

– Хорош. Разжигайте костёр. С утра половим ещё.

От костра одуряющее пахло печёной рыбой. Мальчишки глотали слюнки, следя за тем, как доходят на рдеющих углях караси и густера. Тёк обычный для таких случаев разговор.

– А вот я слышал, в городе крючки железные делают, – мечтательно сказал Полюд. – На такой, небось, и ловить-то лучше.

– Ага, я тоже слышал, – Ярко повозился на лапнике, его лицо неровно освещало пламя костра. – Болтают, что где-то на хуторах у кого-то такой крючок есть. Щуку бы на него поймать либо налима…

– Пустое, – холодно бросил Завид, шевеля палкой угли. – Что, рыба на железный крючок сама клюнет, без наживки? И на костяной неплохо поймается.

– Железный бóльшую рыбу выдержит, – не согласился Полюд. – Щука или налим…

– Болтай, – оборвал его Завид, бросая палку. – А ты не помнишь, как я осенью щуку поймал на можжевельник? Без железного крючка обошёлся, вытащил. Ишь, выдумали, оцел на рыболовные крючки переводить. Ещё бы заборы городить из железа взялись!

Завид кипел – видимо, вспомнил, как они с отцом-ковалём каждую весну копали на болотах руду и с какими трудами плавили из неё уклад.

– А если та щука из стада самого Речного Царя? – упрямо спросил Ярко. – Они ж огромные! Такую кость или можжевельник не выдержит.

– Ну разве что, – остывая, пробормотал Завид.

Помолчали несколько мгновений, потом Полюд вдруг спросил:

– А что за лодья с низовьев бежала? Красивая такая, расписная?

– Кто ж его знает, – равнодушно отозвался Завид. – Морская. У нас таких нет, у шелонян тоже. У корси разве что. Но говорили на ней вроде как по-словенски. Может, с Руяна откуда-нибудь либо из Винеты.

От этих названий повеяло чем-то странным – словно бы морем запахло у речного костра, что-то шевельнулось в груди, напоминая о дальних, невиданных странах. Винета, Руян… Аркона. Бирка, Хедебю…

Завид вновь взял палку, шевельнул угли и выкатил из них обуглившегося жереха.

– Доспела рыба, парни, налетай.

В гриднице – холодно. Вечерняя прохлада сочится из-под прикрытых ставней, ползёт по полу, пробирая сквозь порты и рубахи.

Всеслав, как хозяин, сидит в голове стола, опершись на Божью Ладонь локтями и хмуро оглядывая собравшихся. Гридница Гориславля невелика, да и нужна ль она большая в межевом городце, да ещё там, где за межой – дружественные шелоняне? Однако места хватало – благо и народу собралось немного.

Княж пестун, воевода Брень глядит на всех равнодушно, и только иногда начинал хмуриться и щипать седой ус – мало ли чего там волхвы о себе думают. И мало ли чего надумают. Им, вестимо, виднее, да только не всегда им нужно то же, что князю.

Волхв Славимир… кабы не нелюбовь воеводы к громким и красивым словесам, он сказал бы, что Славимир светится. Ну да его можно понять – такие гости в кривскую землю не каждый день бывают.

Волхв Годовит из Арконы, посланец великого волхва Святобора, теребит пальцами резной дубец, то и дело приподымая косматую бровь и взглядывая на князя и воеводу.

Волхв Велемысл из Радигоста, ещё молодой, не старше пятого десятка – для волхва молодой, вестимо, долог срок обучения волхвов. Глядит, усмехаясь, ждёт, задумчиво поигрывая кончиком длинной полуседой бороды.