Земля русская

Или вот другой пример, более широкого плана: решили продавать в личное пользование автомобили. Знали ли мы, что сделает с человеком автомобиль? Предполагали ли, что в условиях общенародной собственности породит он тип беззастенчивого обирателя даров природы, равнодушного вытаптывателя полей и лугов, дремучего эгоиста? В ответ на мое выступление по этому поводу пришли сотни очень тревожных писем, в одном из которых автор бросает справедливый упрек: а где были социологи и психологи, разве нельзя было предвидеть и принять предотвращающие меры? А теперь что ж, потребитель вошел во вкус, с ним уже надо бороться. Вот и выходит; прозеваем, потом боремся.

Метко сказано: прозеваем, потом боремся. Так, собственно, и с новой деревней получилось. Строили-строили и спохватились: что случилось с мужиком, почему охладевает к земле и скотине?

Нашли причину: квартира на пятом этаже. Затрубили отбой: строить усадьбу. Но следствие уже стало причиной, и с ней… бороться надо. Но с чем именно? С какими обретенными качествами, с какой психологией? Не зная  ч т о, не скажешь  к а к.

3. СЧЕТ НА ПАЛЬЦАХ

Лишь на седьмой день поездки обратил я внимание на одну деталь. Председатели и директора, когда я спрашивал, сколько вернулось в село парней после службы в армии, сколько сыграли свадеб, сколько жителей малых деревень переехало в центр, сколько из других краев приехало, начинали загибать пальцы на руках, считая по фамилиям. Вот, подумал я, какое великолепное знание: всех поименно помнят! Но оказалось, что к счету на пальцах хозяйственники прибегают и при ответах, сколько осталось деревень, имеющих надежды на будущее, сколько поставлено новых домов, сколько земли осушено мелиораторами? Как правило, хватало двух рук. Редко-редко заходили на второй круг. Домов поставлено пяток-десяток, свадеб сыграно 2—3, новоселов — 12—15, перспективных деревень — 3—5, осушено земель 150 гектаров за три года. Сотнями считали пенсионеров да запущенные гектары. И тогда деталь «счет на пальцах» показалась весьма знаменательной. Она говорила не о памяти — помнить единицы не трудно, — а о том, что подлинное обновление края еще не наступило, есть лишь  п р и з н а к и  его. Немаловажные, обнадеживающие, перспективные, радующие всякого заинтересованного человека, но всего лишь признаки. И опять, как в замкнутом кругу, — люди! Без людей признаки могут остаться признаками. Поэтому главнейшее из главных дел, над которым бьются областные и районные власти и сами хозяйственники, это  з а с е л е н и е. Как и кем заселять деревню?

Вопрос «как» кажется настолько ясным, что любой собеседник отвечает не задумываясь: строить! В первую очередь, немедленно, за счет любых источников, всеми силами строить жилища. Любые. Кирпичные, блочные, рубленые, панельные. Русскую пятистенку, эстонский коттедж, городскую квартиру. Райисполкомы забирают все фонды на древесину (бревна никому не выпишут), концентрируют в промкомбинатах и лесхозах, обязывая рубить срубы, только срубы, только срубы. Любая мало-мальски способная строить организация обязана ставить дома в деревне. До предела исчерпывается хозспособ. И вырастают улицы, поселки. Я побывал в нескольких, возникших буквально в два-три года. Поселками, правда, их еще не назовешь, это всего лишь зародыши, но и в зародышах можно увидеть издержки поспешности и угадать характер будущего селения.

Спешку понять можно, но небрежности, рожденные ею, оправдать — едва ли. Центральное село совхоза «Кузнецовский» — Ульяновщина — начало строиться не сегодня и не вчера, а лет 10—12 назад. Три островка отчетливо видны в нем. Четыре избы в садах, с полугектарными огородами напоминают о старой деревне. Восемь кирпичных двухэтажек по 16 квартир каждая, окруженные бесчисленными дощатыми, успевшими почернеть и покоситься сараями, стожками прошлогодней соломы, поленницами и березовыми кряжами, напоминают о недавнем желании преобразовать деревню на городской манер. Чуть поодаль, кружком по подошве холма, поднимаются шесть рубленых и кирпичных домиков на одну-две семьи каждый — первое детище возврата к усадебному типу. Их показывают не без гордости, подчеркивают некую даже смелость: мы вот внесли в типовой проект собственные изменения.

Но, честно говоря, проступает в этой инициативности что-то… ей-ей, несерьезное. Словно бы те, кто берется изменять, не представляют ясно, к т о  в доме будет жить и  к а к  ж и т ь. Похоже, в головах председателей и директоров (они, как заказчики, и являются авторами изменений) не сложился еще стереотип усадьбы, наиболее целесообразной для данной местности. Они и прежнее крестьянское подворье отрицают, и с городской квартирой не согласны, а  ч т о  именно сегодня деревенскому жителю надо, точно не знают. И потому, мне кажется, не знают, что нет ныне стереотипа этого самого деревенского жителя, уж больно он разный.