Земля русская

Долго служила друг-ива человеку. Но однажды разбушевалась гроза и молния разбила дерево. Рана — обугленный расщеп от вершины до комля — оказалась смертельной: ива усыхала. И год и два еще боролась она со смертью, но не в силах была одолеть ополчившихся на нее врагов: ломались под ветром сучья, гниль от дождей завязалась под корой, морозы рвали насыщенную влагой древесину. Ветреной ночью деревню разбудил тяжкий грохот: ива свалилась.

Но остался высокий, в два человеческих роста, пень с полоской живой коры. По весне набухла на лоскутке коры почка, лопнула, распустилась и пошла тонким побегом вверх. Рядом пробирался еще один. Побеги раскустились — и вот уже легла на дорогу не мертвая пневая тень, а живая, трепещущая, с солнечными бликами зеленая прохлада.

ОКОЛИЦА

В лес я хожу так: либо через огород на зады деревни, либо улицей на околицу. Оба пути интересны: на задах живет таинственность, на околице — грусть.

Березовая роща подступила к самым дворам. Под березами — сенные сараи, стожки соломы. За сараями заросли бузины и пустырника. В гущине кустов и трав есть чистые, мягкие «пятачки» — сюда по весне, когда чистят сараи, выкидывают сенную труху. Летом тут тень и прохлада, осенью тепло и уютно. Для ребят, когда появятся у них свои секреты или когда обида выгонит из дому, нет лучшего места для уединения.

…Качаются метелки трав, ходят тени облаков, сердито урчит невидимый шмель, пробирается в заросли, таясь от хозяйки, курица. Воображение ребенка превращает все это в дикие джунгли, а себя, изгнанного из дома обидой, — в одинокого путника. Много дорог исходит по земле путник, немало дел великих сотворит и, увенчанный звонкой славой, пожилой и усталый, возвратится домой. Возвратится и никого не застанет: всех унесло время. Вот как захочется ему поменять свои подвиги на один-единственный шлепок материнской ладони, но, увы, поменять нельзя… Забыв обиду, вскакивает мальчонка, вырывается из душных зарослей и мчится в избу, чтобы услышать желанное: «Где тебя носит? Садись за стол, неслух окаянный…»

В таинственных зарослях на задах деревни живет наше детство.

Околица вызывает другие чувства. Околица — место расставаний и начало дальних дорог.

Всех нас провожали матери. Помните? Остались позади избы, вербы у пруда, неподвижная печальная фигурка. Обернешься, махнешь рукой — и пойдешь, ограждаемый от бед материнской молитвой.

Околица — это оставление привычного, маленького ради неизвестного и большого. Это — неизбежное в жизни каждого, кто родился в деревне. И оттого, что оно неизбежно, что живешь ожиданием своего часа, все, что окружает тебя, кажется неинтересным и скучным. Но пройдут годы, вкусишь сладостей жизни и почувствуешь ни с чем не сравнимую грусть по деревенской околице. Станет она сниться по ночам. С нетерпением и жадностью начнешь вглядываться в незнакомые деревни. Где-нибудь на ночном полустанке запах печного дыма разбудит в памяти забытое, и тогда все, что считал когда-то неинтересным и скучным, станет вдруг таким желанным, что неодолимая сила потянет к родным берегам. Бросишь все и придешь. Придешь и, как потерянное счастье, станешь искать следы той, которая провожала тебя за околицу.

За деревней, на поросших ромашкой росстанях, живут надежда и грусть.

ЛАНДШАФТНЫЙ ПАРК

Нашу маленькую Усть-Дёржу заезжие художники считают самой красивой деревней в округе. Один назвал ее даже ландшафтным парком и спросил, кто это все так устроил. «Да никто, — сказал я. — Природа».

А как-то понадобилось мне изучить основы паркового искусства, взял учебник и чем дальше читал, тем больше убеждался: да, все элементы ландшафтного парка у нас налицо. Вот древесные массивы, один — по берегу Дёржи — с характером смешанных естественных насаждений, другой — за дворами — однородный с характером редин. Вот пейзажные группы, вот одиночные деревья — солитеры, вот аллея, кустарники, цветы. Солитеры эффектно подчеркивают вертикали, а группы создают перспективу. Соблюдено и правило колорита. Темная хвоя сосен, белые стволы берез, серебристая листва ив, цветовые пятна палисадников и луговин — все гармонично, ничто не диссонирует, не режет глаз. Осенью прибавится золота берез, багрянца осин, бордово загорятся вишни и ирга, вспыхнут на фоне зеленой отавы поздние георгины и мальвы — ну чем не парк!

Поглядев на деревню новыми глазами, я понял, что не одна природа все это сотворила, а вкупе с человеком. Березы у дворов он посадил, сады вырастил, палисадники засеял, а рощу проредил, пожни аккуратно выкосил, не дав кустам разрастись. И все это в меру, с чувством, с любовью. Теперь меня никакими доводами не убедишь, что создание парков — привилегия архитекторов. Люди, бывает, такое создадут — любой специалист подивится!

НАШИ ГОРЫ

Не Урал у нас, не Кавказ, а Среднерусская возвышенность. Значит — холмы, высотки, гряды. А мы говорим — горы.

Отчего бы так?

Дед Михайла, сосед мой, как-то сказал:

— А гора-то, понимаешь, поменьшела. Бывало, шагом насилу подымешься, а теперь — хоть вскачь. Стареет матушка!