Земля русская

«Писать! Без скидок на экспериментальность… Нельзя же в конце концов безнаказанно вкладывать народные миллионы во… вчерашний день. И пусть в новых комплексах ошибки, неудачи, трудности не повторяются в той же пропорции. Пусть в каждом новом случае заранее будут учтены все углы, о которые мы набили шишек».

В публицистике авторы почему-то редко возвращаются к своим героям. Иван Васильев счел нужным снова обратиться к событиям в калининском колхозе имени Ленина и к судьбе Михаила Ефимовича Голубева. В своем очерке «Допуск на инициативу» писатель поделился размышлениями о причинах и уроках неудач полюбившегося ему героя. Это аналитическое, проблемное, художественное исследование выходит за рамки частного случая и показывает многосложность проблем нечерноземного села. Все здесь находится в развитии, в движении, все еще не устоялось, идут поиски новых способов хозяйствования и организации труда. В этих условиях особенно досадны недоделки и просчеты, нетерпимы косность, технический консерватизм, формализм и равнодушие.

Так отчего же у героя «глаза будто пеплом присыпало, не загораются они блеском вдохновения»? «Голубев увял потому, что в той огромной переделке, в сплошной переналадке, которая идет в колхозе, председателю не оставлено место для инициативы…» Все еще ему многое предписывают сверху — из района, из области. Например, председателю не дано право самому выбирать наиболее целесообразный проект комплекса. Руководители колхозов зачастую скованы всякого рода указаниями и директивами.

К сожалению, в практике Нечерноземной зоны этот анахронизм еще встречается. В частности, районы Нечерноземья, имеющие совершенно разные почвы, переходили к интенсификации хозяйства по единой схеме. С полемическим темпераментом публицист обличает устаревшие или устаревающие инструкции и положения, которые порой сильно сдерживают инициативу колхозов.

Ракурсы проблемных очерков Ивана Васильева порой совершенно неожиданны по своей новизне. В очерке «Удельщина», например, обличается старый, давно сложившийся порядок, когда каждый сельский район жил изолированно от своих соседей. Секретарь райкома Долгов поступился собственными интересами и передал стройматериалы в другой район. Он пострадал за это, получил «нагоняй» за отставание в строительстве. Сегодня его не поняли, но автор убежден, что завтра этого широко мыслящего партийного работника поймут и оценят, ибо «удельщине» приходит конец.

Столь же по-новому освещает Иван Васильев и другие стороны сельской жизни. В очерке «А Покатов остается» он показывает на конкретных человеческих судьбах, сколь много экономических, социальных и психологических сложностей возникает при сселении деревень и как важно заботливо, тактично считаться с интересами людей.

Очерки Ивана Васильева оперативны, злободневны, тем не менее с течением времени они не гаснут, не теряют своей актуальности, ибо в них высвечиваются стратегические проблемы, значительные и вчера, и сегодня, и завтра. В них то и дело сверкает интересная мысль, неожиданное сопоставление:

«Осмелюсь оспорить распространенное мнение, что инициативные люди — это те, которые покинули деревню, неплохо где-то устроились, а те, которые никуда не уехали, — это приверженцы неизменности уклада, тугодумы и вообще люди инертные. По-моему, как раз наоборот».

И хотя такое противопоставление, думается, весьма условно, автор горячо его отстаивает:

«Какую сторону деревенской жизни ни возьми, любая требует большой напряженности ума и сил. Сельский житель более городского приучен жизнью рассчитывать на себя. Вот почему, едва экономические условия сложатся благоприятно, когда у человека разбуживается интерес хорошо работать, деревня немедленно делает скачок вперед».

В ряде очерков писатель обличает холодную шаблонность в работе с людьми.