Земля русская

— Отчего?

Никандр Павлович поглядел на луг.

— Видите, стадо пасется? Коровы весь день на ногах. Ищут, где корм получше. Растение в отличие от животного не может сходить «пообедать» на другое поле. Оно растет там, где посеял его человек. И как посеял! В нашем примере посеял очень густо, на одно зерно пришлось не более 15 квадратных сантиметров пашни. Как видите, «жилплощадь» мизерная. Тимирязев говорил, что «коренной задачей научного земледелия является изучение требований растений». Вот и «спросим» у растения ржи, какая «жилплощадь» ему необходима. Иначе сказать, каково должно быть оптимальное почвенно-воздушное пространство для одного растения? Я стал искать ответ.

Опыт Никандра Павловича заключался в следующем: нарезал делянки-полоски метр шириной, десять длиной, делил их на десять клеток — по квадратному метру каждая. В первой клетке сеял одно зерно, во второй четыре, в третьей — девять и далее: 16, 25, 36, 49, 64, 81, 100. Всходы дважды окучивал, вызывал кущение. Рожь неизменно давала высокий урожай в четвертой клетке, пшеница и ячмень — в четвертой и пятой, овес — в пятой и шестой, просо — в третьей. Так на без устали задаваемый учителем вопрос о «жилплощади» растение отвечало: «Лучше всего мне живется на площади 400—450 квадратных сантиметров».

Профессор В. Ридигер так отозвался об этих опытах сельского учителя: «Никандр Павлович Баронов многократными опытами доказал, что при рассчитанно-редком посеве даже на подзолистой новгородской земле можно получать урожаи ржи, пшеницы, ячменя по 200—240 и больше центнеров с гектара. Да, трудно поверить, что простой учитель без специального образования опередил достижения агрономической науки и сумел получить баснословный урожай».

Долго ходил я по огороду-сказке, смотрел, считал, и мне, как и профессору Ридигеру, «верилось с трудом». Это ведь всегда так: при встрече с необыкновенным мы даже собственным глазам верим неохотно, все ищем, нет ли какого подвоха. Но, познакомившись с почтой Никандра Павловича, я узнал, что на свете не один он такой чародей. Письмо с Украины от старого конармейца Поединка: «Я увлек вашим примером многих колхозников и школьников. На пришкольных участках и на огородах получились в пересчете на гектар урожаи по 150—250 центнеров». Учитель Науменко из Казахстана сообщает о своем успехе — собрал 300 центнеров. Пишут опытники, школьники, агрономы. Проблемой «хлебного куста» занялись и научно-исследовательские институты. Никандра Павловича пригласили на ученый совет в Министерство сельского хозяйства.

…День клонился к вечеру. От Княжьей горы протянулась через луг длинная тень. В полях за Явонью били перепела. Мы сидели на садовой скамейке и мечтали о том времени, когда на широких полях будут зреть сказочные урожаи. Я сказал учителю:

— Вы говорили мне про Княжью гору. Что-то от древней легенды я нахожу в вас.

Он вопросительно поднял бровь.

— Ну как же! Любовь и труд, если верить легенде, создали удивительную гору. А ваш огород — разве без любви и труда выросло бы это чудо?

— Ах вот вы о чем. Да, конечно, без этого человек — пустоцвет, жизнь прожил, а плодов не дал…

Спустились на землю сумерки. На лугу лег туман. Невидимо и беззвучно текла в тумане маленькая Явонь — древняя дорога наших предков.

* * *

В квадрате между городами Торжок, Осташков, Ржев, Старица лежат старинные села и деревни, вошедшие в историю отечественной культуры. В Бернове, Малинниках, Мологине у своих друзей не один раз гостил Пушкин, в Прямухине, в имении Бакуниных, бывали Белинский, Тургенев, в Кувшинове — Горький, в Шевелино, к крестьянину Василию Сютаеву, специально, приезжал Лев Толстой, в Велёможье стояла редакция газеты Калининского фронта, в которой работали многие видные советские писатели.

Округа имеет свой колорит, отличный от других мест Верхневолжья. Островерхие еловые урочища, облачная пелена неба, посеревшие от дождей драночные крыши деревень, подзолистые нивы создают серо-голубой фон, с непривычки кажущийся чуть-чуть мрачноватым, осенним, особенно в моросящий дождь или ранний утренний час, до восхода солнца. Но в ясный день сильнее проступает голубизна, и тогда всхолмленные дали становятся легкими и прозрачными, видно далеко окрест, и ты начинаешь постигать неповторимую красоту этого уголка Предвалдая.

Я ехал в Баранью Гору к художнику Ивану Михайловичу Митрофанову. Дорог тут, если не считать асфальтированной магистрали на Селигер, можно сказать, что и нет. Проселки, наезженные когда-то телегами, разбиты до непроходимости, а старинные почтовые тракты, хотя и подновляются понемногу, не выдерживают тяжелых машин, расползаются и садятся. На бывшем тракте, на взгорье, и стоит небольшая деревня Баранья Гора. Я отсчитал, как мне велели, четвертую крышу с краю. Большой дом смотрел на улицу четырьмя высокими окнами. Он был срублен из толстых еловых кряжей, и, видимо, очень давно.