Земля русская

Мне позволили завладеть хозяином на полчасика. Мы остались с Василием Ивановичем на крыльце. Дул пронзительный ветер, погода начинала портиться, и мы отдаем минутную дань разговору на эту тему. Потом я говорю, зачем приехал, и спрашиваю, что думает Василий Иванович о современной сельской интеллигенции. Он, как человек военный, не любит общих рассуждений, говорит конкретно: «Клуб надо отремонтировать. Что за отговорка: нетиповой? Был умный председатель, построил клуб по собственному проекту, теперь, видите ли, предлог нашли: нетиповой, ремонту не подлежит. А клуба нет — нечего говорить о какой-то культурной работе». Я опять за свое: «Как вы понимаете в наших условиях служение народу?» — «Делать свое дело, — отвечает он. — Добросовестно и наилучшим образом. Там, где люди, там и ты. Чего тут выдумывать: служение было, есть и будет».

Чай был с пирогами, с вареньем, настоящий русский чай, какой и встретишь теперь разве что в таких вот домах. Говорили о своей земле, о людях, которые тут жили, которые тут бывали:

…И, отгостив на огненном пиру,
Из мира бурь пришла на мир в столицу.
Приветим же Бакунину — сестрицу
И милосердия приветим в ней сестру.

Иван Михайлович наизусть читает Федора Глинку. Стихи посвящены Екатерине Михайловне Бакуниной. В здешних местах у нее было сельцо Казицино, где впоследствии основала она больницу, амбулаторию и аптеку. А до этого была сестрой милосердия в осажденном Севастополе в Крымскую кампанию. Встречалась там с Пироговым, с Львом Толстым. В 1881 году Толстой приезжал в Шевелино к крестьянину Василию Сютаеву, заехал и к Бакуниной, гостил у нее, говорят, с неделю.

Иван Михайлович рассказывает, его как старейшину внимательно слушают, а у меня вдруг мелькает мысль — вот цепь: Бакунина — Митрофанов — Раков — Савченко. Что между ними общего? Такие разные люди и такое разное время. Но корни? Нет ли единого корня? Есть! Служение народу — вот корень, соединяющий в неразрывную цепь таких разных людей.

* * *

В долгой-долгой истории русской деревни есть удивительные полвека. Единственные. С двадцатых по семидесятые годы нашего столетия.

В деревню пришел учитель. Не в село, а именно в деревню. В селе школа открылась раньше. А в конце двадцатых — начале тридцатых годов, когда страна приступила к решению неслыханной по масштабу и значению задачи — сделать  в с ю  Россию грамотной, — в каждой третьей-четвертой деревне была начальная школа.

Деревенская школа… Она была маленькой. Занимала одну избу. Редко-редко две. И учитель чаще всего был один. Вел все четыре класса. А нас было много. Мы тесно сидели на длинных скамейках (столяры не успевали стругать парты), выходили по одному к учительскому столу и из разрезанной азбуки складывали первые слова.

На мое поколение как раз и выпала полувековая жизнь деревенской школы. Для нас ее открыли, и мы же ее закрыли. Когда я вернулся с войны и собрали нас на первое учительское совещание, помню, называли цифру — в районе возобновили занятия двести начальных школ. Сейчас осталось полтора десятка, и те вот-вот закроются. Деревни редеют, детей почти нет, молодое население концентрируется в селах, там строят новые, восьмилетние и средние школы. Сельская школа продолжает свою историю, деревенская свою кончила. Ее больше не будет.

Я помню много деревенских учителей. Отпечаток их личности лежит на нас. Житейские добродетели в нас от отца-матери, идеи — от учителя. В нем персонифицировались новые для нас вещи и понятия: книга — учитель, справедливость — учитель, служение народу — учитель, правда, красота, культурность — все он. Мы очень любили своего учителя. Мы подражали ему, во всем хотели походить на него. И хотели стать учителями. И становились. Сейчас, встречаясь с педагогами старшего поколения, я узнаю в них своих сверстников, и как же отрадно видеть, что живет в них дух наших первых учителей!

Мы не обманулись в своем идеале. Когда настала лихая година, учителя и ученики дрались с врагом рядом. В моих записных книжках много имен, много подвигов, совершенных учителями и учениками, я расскажу о них когда-нибудь. Сейчас — о тех, кого знал лично. Благодарная память велит помянуть всех поименно, но что дадут читателю имена? Не лучше ли из многих выбрать одного?

* * *