Земля русская

Навстречу вышел хозяин, невысокий, худощавый, очень подвижный старик. Он был в синем рабочем халате, от которого исходил сложный запах мастерской: грунта, красок, холста. Если бы я не знал, что Ивану Михайловичу шел последний год восьмого десятка, сказал бы, что человек только-только вышел на пенсию.

Вечер у нас был, как говорят, насыщенный. Иван Михайлович великолепный рассказчик, память у него светлая. Он говорил о своем учителе художнике Юоне, о встречах с Николаем Рерихом, читал воспоминания, которые он на склоне лет решил записать, декламировал былины и предания.

Утром пошли на Тавруев курган. Дул свежий ветер, гнал облака, и солнце выглядывало редко, но когда выглядывало, небывалой голубизной светились незабудки. Иван Михайлович обращает мое внимание на брошенную кирпичную постройку за околицей. «Молокозавод был. Колокольню стасовского храма разобрали, завод сложили, теперь брошен». Над всхолмленной, с темными еловыми урочищами окрестностью взлетает с холма ввысь и как бы парит в воздухе видимое верст за тридцать с любой стороны пятикупольное чудо — творение зодчего Василия Стасова. Изуродованное и все равно величественное. Блистали же талантами предки!

…И собраша нечистый множество вой,
И бысть сеча зла, яка ж не была на Руси,
У Осуги реце, Чисте Камне и Бранье Горе.
И Русь погнаша по них секуще
И бежа нечистый Браньей Горе оставите кости своя
И исходяша от них смрад зол…

— Что это? — с удивлением спрашиваю у Ивана Михайловича. — Откуда?

— Пришлось мне в свое время, — объясняет он, — быть в комиссии по инвентаризации церковных книг. Попалась летопись. Где уж теперь, не могу знать, но строчки из нее запомнил. Описана, как вы поняли, битва новоторжской и новгородской дружин с татаро-монголами. На Осуге-реке бысть сеча зла. И бежал нечистый, оставив кости свои на Браньей Горе. Церковь на той горе и стоит. Так что наше село — не Баранья Гора, а  Б р а н ь я. От слова «брань», битва. И пали в той битве ханы Тавруй и Абаб. Видите деревню налево, то — Тавруево, а направо, за лесами, — Абабково. Нынешняя Пречистая Каменка — это Чисте Камень, ручей так назывался. А там вот Велёможье. Старое название — Вельможье. Имение Полторацкого было, известного елизаветинского вельможи. Ну, еще задам загадку: Кузнечиково — откуда пошло? Объясняют: кузнецы, дескать, жили. Ничего подобного, не кузнецы, а каменотесы, по-старинному «кузаи». А «нечики» — это железные клинышки, коими камень раскалывали. Кузаи, нечики — получилось Кузнечиково. Любопытно, а? Наши кузаи известны со времен Петра. Неву в гранит одевали, набережные в Кронштадте ставили. Последний кузай до революции помер.

Высохшим болотом, через полузаплывшие канавы добираемся до опушки леса и останавливаемся перед невысокой круглой сопочкой. По очертаниям видно, что сопочка насыпная, но уж больно невзрачная. Да ведь прошло-то, спохватываюсь я, побольше семи веков. Надо думать, был в свое время курган внушительный. Посередине кургана яма, совершенно круглая, как будто бы раскапывали в давние времена, отчего походит курган на маленький потухший кратер. Из кратера стремительной татарской стрелой, приопустив ветви, вырывается к небу прямая тридцатилетняя ель. По брустверу алыми капельками рассыпана уже созревшая земляника. Мы рвем спелые ягодины и молчим. Нами овладевают думы. Хочется проникнуть мыслью в глубь веков. Что там было, как? «И бысть сеча зла…» А семь веков спустя содрогался Тавруев курган от артиллерийских канонад, и может быть, кратер — не след заступа археолога, а воронка от тяжелого снаряда, разворотившего могилу татарского хана, посеченного Костей-новоторжанином. Былину о богатыре Косте-новоторжанине Иван Михайлович услышал в свое время от Рериха, который исследовал древние курганы в здешних местах и записал сказание о Косте от местных жителей, в селе Заостровье.

Иван Михайлович читает былину наизусть:

— Затучилася туча черная,
Принесла беду неминучую.
Набегали на нас злы татарове,
Разбегался православный люд
В вековые чащобы дремучие.
Добры молодцы на лихих конях
Уходили в дружину хоробрую.
Снаряжался и крестьянский сын,
Брал с собой суму переметную,
Злой пригорошней родовой земли,
От сырой земли храбрость ратную,
С полевых лугов бел-румяный цвет,
Бел-румяный цвет, кровь-руду нашу,
По дорогам пошел, по обочинам,
По просторным полям Волги-матушки…