Земля русская

Преувеличение? Если бы!.. Слава богу, поезжено по своей земле — нагляделся. Душа изболелась, язык устал допытываться: почему? А понять надо. Дальше нельзя так. Наступил предел. Растить картошку, которая только десятым клубнем попадает на стол, сеять лен и превращать волокно в дым, ездить в оренбургские степи за соломой, а свою гноить в поле, отдать луга лесу, а коров кормить веточными хлопьями — это не хозяйствование, а черт знает что! Деревня обязана взглянуть на самое себя: что такое с ней случилось?

Проще простого сказать: было моим — заботился, стало общим — перестал. Так ведь нынешний земледелец и не знал «своего». Уже полвека прошло, как «свое» стало «нашим», уже третье поколение  к о л л е к т и в и с т о в  пашет землю. Не в том причина, нет. Она — в нашей самоуверенности. Полагаем, что сознание — продукт словесной трескотни, а не практики. Практика, то есть вся организация дела, вырабатывает понимание, переходящее в привычку, в характер, ибо она, организация дела, включает  п р и н у ж д е н и е: хочешь не хочешь, а  о б я з а н  д е л а т ь  т а к. Будь иначе — семафоры, светофоры, посадочные огни потеряли бы силу приказа. Что из этого получилось бы, говорить не надо. Социалистическая организация дела отличается от всех прочих тем, что преследует две равнозначные цели: получение большего продукта и воспитание человека — творца и хозяина. Так вот, если первую цель мы рассчитываем скрупулезно, во всех технологических тонкостях, то вторую — лишь в общем и целом, теоретически, предположительно. Я мечтаю увидеть когда-нибудь план, который назывался бы не финансово-производственный, а, скажем, производственно-психологический. Пусть рядом с экономистом сидит социолог и в каких-нибудь там баллах планирует рост бережливости, добросовестности, заботливости, сознательности. И пускай эти баллы станут показателем самой строгой отчетности. Тогда руководителю любого ранга придется овладевать наукой «социальная психология», и, будьте уверены, он ею овладеет, как совсем недавно овладел хозрасчетом.

Несбыточная мечта? Отчего же? Задача XXVI съездом партии поставлена четко и ясно: «…речь идет о перестройке… многих участков и сфер идеологической работы»[4]. Партия твердо следует ленинским заветам «…быть в гуще рабочей жизни, знать ее вдоль и поперек, уметь безошибочно, без тени фальшивой идеализации определять настроение массы, степень ее сознательности и действительные потребности…»[5].

Фальшивая идеализация… Не этим ли недостатком страдаем мы, когда, видя бесхозяйственность, небрежение землей и продуктом труда, воспеваем «новую деревню»? Разве кирпичные дома взамен бревенчатых изб, кочегарка с чадящей трубой вместо печей, черный асфальт, положенный надгробной плитой на зеленую мураву, — это и есть новая деревня? Нужны или не нужны  т а к и е  блага, покажет время. А то, что оно  у ж е  показало — нарастание иждивенческой, мещанской психологии в деревне, — никак, никаким образом не может говорить о чем-то новом, наоборот — это рецидив, это пробуждение старого микроба частнособственничества новейшей популяции.

Не стану спорить, новая деревня вырастает. Наивно было бы упорствовать, отстаивая нетронутость, неизменность сельского уклада жизни, это все равно, что пытаться лбом остановить локомотив. Я ратую за сознательный и направленный отбор наиболее здоровых и сильных зерен для нового посева, как это делал всякий разумный крестьянин, желающий видеть ниву урожайной. Народная жизнь подобна неотвеенному вороху, в котором перемешаны зерна с плевелами, и если не отвеивая сеять поле, то чистого хлеба не едать. Так что не все старое старо. Бережность и бережливость, совестливость и порядочность, душевная щедрость, сострадание и бескорыстие — это такие зерна, которые отобраны и взращены народом и которые каждое новое поколение обязано воспроизводить в наичистейшем виде. Нерадение тут, как на хлебной ниве, непростительно.

Многие годы заносил я в свои блокноты разные истории и случаи из жизни деревни. Может быть, они скорее, чем пространные трактаты, помогут читателю понять, ч т о  е с т ь  русская деревня и о каких «зернах для нового посева» я говорю.

Вот эти истории и случаи.

* * *

В Нестерово, деревню на речке Льбе, едешь с особым чувством. Ждешь чего-то необыкновенного. Кажется, вот-вот прозвучит в стороне выстрел и из лесу выйдет охотник. Вздрогнет сердце: он! В сапогах, в русской косоворотке, подпоясанной узким ремешком, в темно-серой кепке с большим козырьком. Таким описывают в воспоминаниях очевидцы Владимира Ильича Ленина, охотившегося здесь, в Бельских лесах.

Ожидание необыкновенного так сильно, что, завидев первые крыши Нестерова, поначалу даже теряешься: что же тут особенного? Деревня совсем маленькая, разбросанная, по одну сторону — кочкастая болотина, по другую — небольшое поле, а кругом, куда ни глянешь, лес и лес. Речка Льба рассекла деревню надвое. Не речка, а ручей — ребенок переступит. Только у моста разлилась омутком.