Земля святого Витта

Астерий вспомнил про второй бокряниковый мерзавчик и немедленно принял из него половину - в качестве укрепляющего. Сел возле порога у открытой двери и стал смотреть, как полыхают сквозь дождь бледные зарницы немного потемневшего к середине ночи неба над Землей Святого Витта. Лютая злоба не успокаивалась и душила, пока из глаз не хлынули остервенелые слезы. Астерий поискал под рабочей одеждой и вытащил старинный тесак почти в аршин длиной, - на Руси такие когда-то именовались полусаблями. Тесак был ржавый, обоюдоострый, точней, обоюдотупой; он валялся тут со времен прежнего хозяина дома, лодочника Дой Доича, а в какое дело его Дой Доич употреблял, чтобы так затупить, даже и представить нельзя. Но для отмщения, которого алкала душа Коровина, нож годился. Ибо для успокоения сердца требовалось ему зарезать бобров. Желательно всех, или уж много, сколько силушки хватит, потом вяжите меня, люди добрые, сам во всем сознаюсь, но так, как теперь - жить больше не хочу и не могу, заели меня окаянные бобры. Не бобр человек человеку, никак не бобр!

Точило! Полмира за точило! Впрочем, даже обозленный и очень пьяный Астерий помнил, что парапет у набережной - как и вся Саксонская набережная было сложен из точильного камня. Вода падала с небес. Даже не напяливая спецодежку, в чем был (а был почти ни в чем, в одних только черных трусах дореставрационной эпохи), Астерий вылетел из дома и стал править тесак о парапет, обильно поливая его слезами. Вскоре ржавчина поддалась, из-под нее проступил благородный блеск, в блеске отразились дальние зарницы, мерцавшие на другом конце города, над Землей Святого Эльма. Ярость Астерия росла с каждым "вжжик!", и уже не просто бобриной крови жаждал он, а всей, всей, всей бобриной крови! Наконец, на взгляд Астерия клинок превратился в грозное оружие.

Лодочник вскочил на парапет, крест-накрест взмахнул над головой тесаком, рассекая струи ливня - и бросился в Рифей.

Полчища бобров ему там, понятно, почетной встречи не организовали, даже наоборот, из-за дневного толчка на Земле Святого Витта из Саксонской протоки все бобры нынче убрались, разве что сидели две-три старухи из числа безродных под навесом у бань. Так что никаких врагов разъяренный Коровин в Рифее не обнаружил, а если учесть, что набережная уходила в воду вертикально до самого рифейского дна, то есть почти на полверсты - отягченный старинным тесаком Астерий попросту стал тонуть. Захлебываясь, он рубил воду, пока не потерял сознания, и лишь после этого чьи-то могучие руки потянули заранее заготовленный в доме Романа Подселенцева канат.

- Тяжел, тяжел, - говорил Варфоломей, отдуваясь: даже для него общий вес длинного каната, широкой сети и попавшего в нее Астерия был великоват. Но что поделаешь: Нина Зияевна специально по телефону вызвала с Витковских Выселок и предупредила, что сегодня сосед-лодочник топиться будет. А он для поездок к Павлику пока еще необходимый. Лодочник с большим ножом топиться будет, поэтому пусть немножко сперва утонет и нож выронит - тогда его и тащить можно будет.

Ножа вынутый из сети Астерий из руки так и не выпустил, Варфоломею пришлось разгибать пальцы боброненавистника по одному. Потом богатырь поднял его за ноги и долго так держал - покуда из пьяного пострадавшего не вылилась много рифейской воды и некоторое количество крепчайшей бокряниковой настойки, запах которой заглушил все прочие, после чего Астерий был уложен на дерюгу просыхать, и сразу захрапел, - видимо, остаток спирта в его организме пришел в гармонию с остатками воды.

И снилась ему сначала буква "А", с которой начиналось его имя, но маленькая "а", сильно перекатывавшаяся с боку на бок и норовившая потерять хвостик, чем-то похожий на кол, - потом хвостик отвалился и сгинул, и от буквы осталось обыкновенное "о". Вглядевшись в самую глубину этого "о", Астерий вдруг увидел внутри набегающие волны, и море хлынуло ему навстречу. "Таласса", - попытался сказать он, растягивая губы в пьяной улыбке. Пророчица покачала головой, потому что ей, как и ее далеким предкам с волжских берегов, чужой сон обычно бывал виден. Она давно отпустила торопившегося к жене Варфоломея (у него намечался с ней очередной медовый месяц после очередного развода), и сидела возле лодочника, чтоб тот опять чего, очнувшись, не натворил.

Белая ночь постепенно переходила в белый день, который - как знала Нинель - начнется специальным утренним выпуском "Вечернего Киммериона", с первой до последней строчки забитого событиями Караморовой Стороны и Саксонской набережной, а также посвященного возбуждению архонтом Александрой Грек уголовного дела против клана Кармоди. Как и все киммерийские процессы, этот будет тянуться два столетия - и ничем не кончится. Но событий-то будет, событий вокруг этого дела!

Вон, лежит событие, только что чуть не утопшее. Но рано ему пока тонуть. Потому как угодна царю его служба.

И нынешнему угодна, и грядущему.

29

Ну, а у нас с предковскими преданиями связь рассыпана, дабы все казалось обновление, как будто и весь род русский только вчера наседка под крапивой вывела.